Череп Робеспьера - [2]

Стряхнув кровь с широкого лезвия, француз наклонился над упавшим в истоптанный снег черепом из разрытой могилы, но отскочил в сторону от налетевшего Сагитова коня — Сагит срубил ударом сабли цилиндр с головы француза. Француз оскалился, отбил второй сабельный удар Сагита и нанес быстрый, как змея жалит, удар в живот — лезвие рассекло ватный сэкмен Сагита, скользнуло по кольцам кольчуги под ним. Француз оскалился, выдернул саблю, отскочил назад с криком:

— Робер, гони! Ретирада! Отходим, молодцы! Все отходим!

И запрыгнул на подножку разгонявшейся кареты — коротышка на передке нахлестывал лошадей. Сагит бросился вдогонку. Иррегуляры, израненные пулями и ударами морских сабель, лишившись командира, его порыв не поддержали.

Карета уходила в сторону французских позиций, грязь летела из-под колес, из кареты по Сагиту стреляли. Сагит стрелял в ответ на скаку, две стрелы застряли в деревянной крыше. Он гнался за ними до тех пор, пока с французской стороны по нему не начали палить из пушки — прилетевшее оттуда ядро взрыло землю под деревьями, и Сагит повернул коня. С удаляющейся кареты ему галантно отсалютовали абордажной саблей. Сагит только плюнул.

Он вернулся к церкви, когда в целом не пострадавший Савичев был уже на ногах, а истекавший кровью Инныпъин уже испускал дух.

Сагит ничего не мог для него сделать — перерублен позвоночник. Даже помолиться — шаман же…

Сагит убрал упавший на лицо умирающего шамана снег, когда окровавленной рукой Инныпъин сдернул шипастый зуб морского зверя с шеи и сунул Сагиту в ладонь.

— Я его найду, — вдруг и зачем-то искренне пообещал Сагит умирающему.

Инныпъин только легко улыбнулся, притянул Сагита к себе и дохнул в ухо:

— Холодное железо его не берет.

И только тогда умер.

Вместе с ним иррегуляры потеряли еще троих, и многие были ранены. Французы не оставили на поле никого, кроме сбитого Сагитом арапа, который без чувств так и лежал в грязи у ограды.

Савичев, ступая по грязному снегу, подошел, покачнувшись, наклонился, подобрал вырытый череп, вернулся к могиле и прочел латынь на сброшенной плите.

— Иоганн Себастьян Бах… Вот даже как. Сестрица моя узнала бы — прокляла. Канта на вас не нашлось, сволочь якобинская.

Бросил череп на кости во взломанном гробу и приказал:

— Могилу зарыть, плиту на место… Европа.

В следующий раз Сагит встретил грабителя могил, убийцу Инныпъина, летом, больше чем через полгода, уже в сдавшемся Париже.

В залитом августовским солнцем изумрудном парке Фонтенбло взлетали в воздух стрелы.

Сагит, запрокинувшись, с треском согнул обклеенный берестой лук, подняв его над собой, и с щелчком пустил сероперую стрелу в небо. Стрела, взлетев стремительной рыбкой, сбила ту, что уже падала с голубого неба, пущенная Сагитом парой мгновений ранее.

Капитан Савичев восторженно стучал кулаком в ладонь и кричал:

— Ай, Сагит! Ай, молодец! — а светская публика сдержанно аплодировала и комментировала по-французски:

— Каков дикарь, месье. Воистину мощь Геркулеса, мадемуазель. Адонис! Амур, господа! Амур с разящим луком! И вместе с этими дикарями русские шли воевать? Варвары! Жоржетта, возьми мою собачку!

Сагит с пятого на десятое понимавший, что они там лопочут, хладнокровно стрелял. Буссенар помог — пленный гаитянский арап, задержавшийся в эскадроне по причине спившегося до смерти денщика капитана Савичева, коего денщика оказалось больше некем заменить. Взятый в услужение в эскадрон, арап малость Сагита по франкской речи поднатаскал. Не то чтобы у Сагита страсть оказалась к языкам — просто интерес теперь был определенный.

Вот пока стрелял, Сагит и приметил среди гостей запомнившуюся долговязую фигуру в цилиндре, с руками на трости с серебряным черепом. Трость была новая, так как прежнюю, взятую трофеем, денщик Савичева как раз до смерти и пропил. Ла Пуассон стоял и, тепло улыбаясь, следил за стрельбой башкирского лучника.

Сагит ухом не повел — помнил, «холодное железо его не берет». Помнил, как его стрела отскочила от руки француза. Потому и не стал стрелять сразу, как увидел.

Случай теперь будет, коли встретились.

— Ла Пуассон — великий мамбо! — рассказывал арап Буссенар. Буссенару не впервой было попадать в плен, он и к Ла Пуассону в команду так попал, во время войны с французами на его родном острове. — Ла Пуассон говорит с мертвыми, и они всё выполняют. Выполняют в те времена, когда были еще живыми. И всё вокруг меняется. Он выкопал череп Вильнёва, адмирала, и так получил корабль, чтобы плавать в южных морях и грабить англичан. Правда, просил эскадру, но и так было хорошо. Он выкопал череп Дантона, и арестованную семью Ла Пуассона отпустили, правда, дофин умер в тюрьме, но что уж теперь… Он выкопал череп какого-то итальянского кондотьера, и французы захватили Тулон. Он молится на Наполеона и сделает всё ради него. Но в последний раз вы ему помешали. Сейчас ваши взяли Париж, но ничего еще не кончилось, ведь он ищет другого влиятельного когда-то человека, чтобы переделать всё по-своему. Мертвецы слушаются его. Слушаются не долго, но черепов-то много.

Вот чего-чего, а черепов в Париже действительно было в достатке. Сагит видел изнанку мощи европейской столицы — миллионы человеческих черепов, на которых стоял город, когда вместе с Савичевым их водили в катакомбы под Парижем. Не все их владельцы что-то значили раньше, и, понятное дело, находить черепа важных людей было нелегко.