Черчилль и Оруэлл: Битва за свободу - [87]
В дневнике Оруэлла нет записей о Соне, поскольку он перестал его вести месяцев за шесть до этого. Во время бракосочетания Оруэлл не смог встать и сидел в постели[1032]. Шафером на этой мрачной свадьбе у одра смерти был Дэвид Астор[1033]. На церемонию Оруэлл надел поверх больничной пижамы бархатную куртку цвета мальвы.
Почти всю осень он провел в постели, читая «Божественную комедию» Данте[1034]. 14 ноября Маггеридж заметил, что Оруэлл «снова стал худеть и выглядел совершенной руиной»[1035]. Его удочки стояли в углу комнаты, больше он ими не воспользовался[1036].
Оруэлл и Америка
Во время одного из визитов Маггериджа в больницу Оруэлл сказал ему, что он задумал пять книг, которые хотел бы написать[1037]. Одним из них, возможно, было исследование антибританских чувств американцев. Взгляды Оруэлла почти наверняка изменились бы, если бы он съездил в Соединенные Штаты, но в какую сторону, утверждать невозможно. Он уже начал пересматривать свое неприятие Америки XX в. «Быть антиамериканистом сегодня означает уподобляться толпе», – написал он года через два после войны в эссе, оставшемся тогда неопубликованным[1038]. «Однако, – продолжил он, – если бы людям из толпы пришлось выбирать между Россией и Америкой, несмотря на общепринятое ныне злословие, каждый в глубине души понимает, что мы бы выбрали Америку».
Если бы Оруэллу удалось увидеть Соединенные Штаты, то, вероятно, очень многое в них его бы оттолкнуло: громадные размеры, потребление, которое он бы счел демонстративным, чванство и самодовольство. Наибольшее отторжение у него вызвал бы осознанный эгоистичный индивидуализм Америки. В Англии ему больше всего нравилось сильное чувство частного сообщества. В «Льве и Единороге» он писал об англичанах: «Вся самая подлинная национальная культура строится вокруг вещей, остающихся неофициальными, даже будучи общественными, – паба, футбольного матча, садика позади дома, камина и “старой доброй чашки чая”»[1039].
У Америки гораздо менее коллективистский образ самой себя. Он строится, скорее, вокруг фигуры одинокого индивидуалиста, которая появляется в «Зверобое» и «Виргинце»[1040] и превращается в вариации на тему ковбоя-стрелка, как, например, в «Одиноком рейнджере». Кажется, любой вестерн категории «В» 1940–1950-х гг. начинается или заканчивается тем, как одиночка въезжает в город или покидает его. Этот образ продолжает жить в героях современных рекламных роликов – одиноком мотоциклисте, мчащемся по пустому шоссе, или скалолазе, в одиночку штурмующем Скалистые горы. Американцы намного больше, чем англичане, идентифицируют себя с бунтом и одиночеством, воплощенном, например, в вестерне «Всадник с высоких равнин» Клинта Иствуда. Хит, записанный в 1961 г. поп-певцом Дионом[1041], свел эту идею к ее простейшей юношеской сути: «Да, я бродяга, да, бродяга, скитаюсь, где хочу». В Америке это был образец для подражания, а не злая судьба.
Если бы Оруэлл посетил Америку, он имел бы шанс увидеть капитализм в другой, более жизнеспособной и гибкой форме.
Этому, однако, не суждено было случиться. Оруэлл погибал. 21 декабря Маггеридж записал в дневнике: «Он совсем усох и выглядит восковым. С грустью сказал, что ему колют пенициллин и с трудом могут найти плоть, чтобы воткнуть иглу»[1042].
На Рождество Маггеридж проведал его и записал: «Его лицо выглядит почти мертвым… Запах смерти стоял там, словно осень в саду»[1043]. 19 января 1950 г. после очередного посещения он написал в своем дневнике, что боится больше не увидеть Оруэлла живым. Он оказался прав. Оруэлл умер около 2:30 утра 21 января 1950 г. Ему было 46 лет.
Оруэлл ушел, когда рождалась эпоха, которой он помог дать имя, – «холодная война»[1044]. Впервые он использовал это название в книжном обзоре в декабре 1943 г., затем в 1945 г., через два месяца после окончания Второй мировой войны, и в третий раз в 1946 г. Маггеридж организовал похороны. Прощание состоялось 26 января и представляло собой, как записал он, «весьма унылое и зябкое мероприятие»[1045] в неотапливаемой церкви. Другой друг Оруэлла, Энтони Пауэлл, выбрал для чтения на церемонии погребения последнюю главу Книги Екклезиаста[1046]. Она как нельзя лучше подходит для прощания с писателем, организованного писателем и в присутствии множества других писателей, – в ней есть слова «берегись составлять много книг – конца не будет»[1047].
Последняя воля Оруэлла стала проявлением его неистребимого пасторализма. Он пожелал быть похороненным на английском церковном погосте. Узнав об этом, его друг Дэвид Астор купил два могильных участка[1048]. На одном похоронили Оруэлла. Сам Астор, когда в 2001 г. пробил его час, был погребен на втором. Рядом лежит Герберт Асквит, отец близкой подруги Черчилля Вайолет (Асквит) Бонэм Картер.
В февраля 1953 г., во второй раз читая «1984», Черчилль сказал своему врачу: «Это просто замечательная книга».
