Чепель. Славное сердце - [13]

— О-ой, не хвастай! На всякую силу есть пересилок!

— А мы бы хитростью!

— С Брывой-то?.. И на хитрость находиться перехитрие.

— А мы бы ловкостью!

— О-ой, что и делать! Как мальчишка маленький! — мудрые глаза сделались у Радуницы.

— Ну ты же меня такого и полюбила! — смеётся в усы Вершко.

— Муж мой, проходи в дом, садись за стол… Ты мой Свет Белый, за тобою ничего другого не вижу…

— Выходит плохо тебе, красавица? — стоя на крыльце, прижал к себе жену Вершко.

— Нет, мне очень хорошо!.. Только вот…

— Что не так?

— … Я лучше в Деречин поеду.

— Почему?.. Ну-ка посмотри на меня… ну, не прячься, Радушка…

— Не знаю… там родители наши… там все в куче, веселее…

— А ну посмотри на меня. Что в глазах у тебя? Кто тебя напугал?

— За тебя боялась.

— Ещё что случилось?

— Не случилось ничего плохого.

— А что в глазах у тебя??!

— … Гордей мимо ходит.

— И что творит?

— Ничего не творит, просто ходит туда-сюда, то посмотрит, то поздоровается.

— Ну, за посмотр и поздоровканье ещё бить рано. — это так пошутил.

— Всё бы тебе бить… — смешно надула розовые губки Радуница.

— Да нет, — обнадёживающе говорит Вершко, — можно и не бить, просто бока намять, или щёлкнуть один раз в лоб, чтоб запомнил навсегда.

— Нет, ты хороший! — строго посмотрела Радуница. — не превращайся в шалопая! Я тебя хорошего полюбила… Просто не по себе делается от его взглядов. Ты хоть и самый удалец у меня, а Гордею тоже не больно-то в лоб дашь, да и не за что обижать человека. А тебя всё нету и нету, а он всё тут ходит и ходит, смотрит и смотрит… отпусти меня с детьми в Деречин пожить. Я там тебя буду ждать сильно-сильно!

Радуница как поглядит своими большими серыми очами прямо в очи любимому мужу, так у того все возражения исчезают. Вершко опять лоб потёр, сказал ещё одно «у-ух!», пошевелил усами.

— Что-то я проголодался, жена — быка съем, корми меня! — и шагнул в дом за порог.

— Тятеська пьисол! — протянула ручки навстречу маленькая дочь. И сынок в люльке проснулся.

На следующий день в той самой княжьей опочивальне, которую обыскивал недоопознанный вор, сидели только двое — Любомир и Вершко. Были они ровесники, и выросли в одной дружине, и по всему судя, были они друзья. Только, конечно, у князя свои заботы, а у дружинника, хоть и охранного старшины, — свои. Все подробности своего дальнейшего разговора с Рихардом-рыбаком и все свои соображения Вершко изложил внятно.

Гладко всё сходиться на словах у рыбака, только нет веры магдебуржскому саксонцу никакой.

На юге Угры ещё не успокоились, и новые их волны текут с бескрайнего Востока, необузданные с допотопными своими верами, с которыми трудно договориться.

Даны продолжают бесчинствовать, приходя из-за моря. Опустошают в набегах прибрежные северные селения и не только прибрежные — вон прошлый год напали на Нижний Смолец, в десяти верстах от Неманского торга. Не оставили никого. И никто не смог и не успел их остановить. Волки, одна нажива на уме.

На севере — тевтоны наседают, захватывают берег. Уж лет двести всё теснят германцы наши роды, упорные, наглые в своей простоте, со своим Распятым Богом лезут в чужие земли — ни стыда не знают, ни совести. Чехи, Сербы, Хорваты и другие многие — все бьются против германцев. Только толку мало, разнородно действуют, своих продают.

Аркона — священный город, обезлюдивает. Исходят люди с западных земель, перетекают к нам и через нас на Восток. Дом Рюрика из Арконы зараньше ушёл к новгородцам, правда, с почётом большим, на княжение. И Лютичи потянулись. А у Бодричей, что без перерыва почти воюют, уже не стало зрелых мужчин. Заселяются уже их земли саксами и тюрингами.

Даже англам не сидиться на своих островах, выдумывают походы ко гробу своего Распятого Бога — тоже всего лишь предлог, что бы вторгнуться в чужую жизнь и награбить.

Византийский кесарь по-прежнему готов натравить всех друг на друга.

Но более всех старается папа Римский, неимётся ему, наущает германцев наседать на славян. Хочет во весь белый свет насадить свою веру. Не мытьём, так катаньем… и огнём и мечом не постесняется.

В таком мире мы живём, мой светлый князь. Этого сакса, кто хочешь мог купить, чтобы шпионить, выведывать, гадить будущему врагу. Тот же самый его телохранитель, который вместо того, чтобы защищать, взял да и ускакал — свою жизнь больше ценит, чем своё охранное ремесло — либо небедный проходимец, либо знатный господин этого «рыбака». А скорее всего, у того господина «телохранителя» есть ещё и свой господин.

— Я верю тебе, — качая головой, отвечал Любомир. — И думаю, что ты прав, и на совете ты сказал очень хорошо. Взял время подумать да разобраться. Но, что же, как поступим дальше? В какое дело нас втянет этот немец? Что он искал, может и знаю, — Летопись Полесскую, нашими дедами-прадедами писанную. Простой вор взял бы хоть украшения княжны. Простой вор в княжью опочивальню не полез бы. Известный, видно, он лазутчик, и наняли его за хорошие деньги.

Летопись эта — большой важности памятник. Сколько раз предупреждали святые старцы руянские, русинские и старорусские*, что такая Летопись всякому врагу — что бельмо в глазу — в ней память народа, память о великих свершениях, ошибках, удачах, переселениях за многие века. Источник опыта, науки, вдохновения.