Чему не бывать, тому не бывать - [96]

Она вытащила красный мячик и держала его перед собой в вытянутой руке в драматической позе Гамлета, рассматривающего череп Йорика. Ингвар хихикнул.

— Нечего смеяться, — оборвала она его. — Это глобус. Я много знаю о преступлениях: это моя профессия. Я знаю о связи между мотивом и разоблачением. Я знаю, что меня вряд ли поймают, если никто не сможет обнаружить каких-либо связей между мной и жертвой. Поэтому я вращаю глобус... — Она закрыла глаза и ткнула пальцем в красный резиновый бок. — ...Выбираю случайную жертву и убиваю. Все хорошо. Никто не нашел моих следов. Я вхожу во вкус. — Глаза открылись. — Но в каком-то смысле я изменилась. Все поступки, все события на нас влияют. Я чувствую себя... успешной. Я хочу повторить. Я чувствую себя... живой.

Она застыла. Ингвар открыл рот.

— Тише! — Она подняла вверх палец.

Снизу было слышно, как дети бегают из комнаты в комнату. Джек лаял. Сквозь пол неясно доносился недовольный взрослый голос.

— Может, я лучше ее заберу, — сказал Ингвар. — Кажется...

— Ш-ш-ш! — еще раз призвала она Ингвара к тишине, ее взгляд блуждал где-то далеко, она стояла в комичной театральной позе, выставив одну ногу вперед. Мячик по-прежнему лежал на ладони. — Живой, — повторила она, как будто пробовала слово на вкус.

Внезапно она схватила мячик обеими руками и ударила его об пол. Он отскочил к камину и опрокинул горшок с цветком, но непохоже было, чтобы Ингер Йоханне это заметила.

— Живой, — повторила она в третий раз. — Эти убийства — разновидность... экстремального спорта!

— Что?!

Ингвар уставился на Ингер Йоханне. Он попробовал заглянуть в глаза за тот чужой, пугающий взгляд, за непривычное поведение. Казалось, она погрузилась в транс.

— Экстремальные виды спорта, — быстро заговорила она, не обращая на него никакого внимания, — это способ чувствовать себя живым. Спортсмены именно так это и описывают. Всплеск адреналина. Эйфория. Чувство, что ты бросил смерти вызов — и выиграл. Раз за разом. Быть на грани смерти — это способ чувствовать присутствие жизни. Сильнее, говорят они. Лучше. Мы, другие, спрашиваем себя: зачем? Зачем человек поднимается на вершину Эвереста, дорога на которую выложена трупами? Зачем кому-то добровольно бросаться с высокого утеса в Мексике, если малейшая ошибка в расчете приведет к тому, что человек разобьется о скалы?

— Ингер Йоханне! — позвал ее Ингвар, предупредительно поднимая руку.

— Они говорят, что это дает им чувство жизни, — ответила она на собственный вопрос.

Она по-прежнему не смотрела на него. Вместо этого она сняла с подоконника тряпичную куклу Кристиане, покачала ее за ноги и потом крепко прижала к себе.

— Ингер Йоханне! — обратился он к ней.

— Я этого не понимаю, — прошептала она. — Но именно так они это объясняют. Именно так они говорят, когда все остается позади и они улыбаются камере и друзьям. Они дразнят жизнь. И улыбаются. И потом проделывают все это снова. И снова. И...

Он встал, подошел к ней, освободил куклу из ее рук и обнял ее.

— Как будто жизнь не ценна сама по себе, — бормотала она ему в грудь. — Как будто все эти банальные человеческие переживания недостаточно неуютны сами по себе. Как будто любить, рожать детей, стареть само по себе недостаточно пугающе.

Она оттолкнула его от себя. Он не хотел ее отпускать, но она продолжала его отталкивать. Она смотрела ему в глаза, когда продолжила:

— Мы видим это везде, Ингвар. Во все растущих масштабах, в постоянно меняющихся формах. Программа «Джаказ» для молодых — они поджигают себя, ездят по крышам на велосипеде. Людям скучно. Людям до смерти скучно! — Она почти прокричала это и ударила ладонями его в грудь. — Ты знаешь, что есть люди, которые играют в русскую рулетку с зараженными ВИЧ? Другие вызывают оргазм удушением. Иногда они умирают прежде, чем успевают кончить. Умирают!

Ингер Йоханне истерически рассмеялась. Отошла к столу, села на высокий табурет и покачалась на нем немного. Спрятала лицо в ладонях.

— Смерть — единственная настоящая новость для современных людей, — сказала она. — Я не помню, кто это сказал, но это правда. В смерти есть что-то эксклюзивное, возбуждающее, потому что это единственное, чего мы никогда не поймем. Единственное, о чем мы ничего не знаем.

— То есть ты считаешь, — спросил Ингвар, пытаясь вернуть ее к конкретным рассуждениям, — что мы имеем дело с убийцей, которому... скучно?

— Да. Его мотив не в том, кого он убивает, а в самом факте того, что он убивает.

— Ингер Йоханне...

— Должно быть так, — настаивала она. — Убийство — самое экстремальное из всех экстремальных занятий. Все сходится, Ингвар! Именно поэтому он не имеет отношения к убийству Фионы Хелле. Он просто где-то сидел. Скучал. Потом Матс Бохус так чудовищно демонстративно убивает свою мать, и Норвегия сошла с ума. В убийстве было все: знаменитая жертва, ритуальный след, сильная символика. Поднялся оглушительный шум. Я даже не могу представить себе что-то более вызывающее сильные чувства, чем такое убийство. Особенно потому, что оно так похоже на первое убийство в другой серии, в другое время...

— Послушай сама, что ты сейчас утверждаешь, — со значением произнес Ингвар. — Если мы суммируем все, что ты сейчас сказала, получаем следующий профиль убийцы... — Он начал по одному отгибать пальцы. — Во-первых, убийца знает все, что только можно знать о преступлениях. Во-вторых, он когда-то слышал лекцию Уоррена о Proportional retribution.