Чем я хуже? - [39]

— Постой, — сказал Чистяков, доставая из нагрудного кармана авторучку и блокнот, — это все я лучше запишу.

— Запишите. Только с записями поаккуратнее. И насчет главного конструктора Кошкина. В марте 40-го состоится испытательный пробег двух танков из Харькова в Москву. Кошкин будет лично перегонять один из образцов. Простуда плюс нервное напряжение — воспаление легких — одно легкое удалят — умрет в санатории осенью. Поберечь бы его не мешало.

— Понял. Должен признать, то, что ты знаешь о нашем довольно-таки засекреченном танке, сильно подтверждает твою версию о переселении души. Шофер Нефедов о таком явно ничего знать не мог. А вот насчет шпионов…

— Я вспомнил еще один эпизод, но он произойдет только вечером 3 сентября. В день вступления в войну Англии и Франции германская подводная лодка потопит неподалеку от берегов Ирландии пассажирский лайнер, следующий в Канаду. Названия его я не помню, но заканчивается оно, как и потопленная в прошлую мировую войну «Лузитания» на «-ния». Погибнет часть пассажиров и экипажа. Будет большой шум и возмущения обеспокоенной международной общественности. Немцы будут все отрицать. Через время Геббельс даже выступит с обвинением самой Англии. Дескать, по приказу Черчилля в трюм этого парохода они подложили бомбу с часовым механизмом. Доказательства вины фашистов всплывут только после конца войны… Хотя, если к моим доказательствам знания мной будущего относиться предвзято, то можно предположить, что подложенная в трюм корабля бомба действительно может иметь место. И тут уже просто варианты, кем именно подложенная: англичанами? немцами? американцами? нами?

— Тут, Саша, я, наоборот, с тобой не согласен. Для такого махонького штришка, подтверждающего твою версию, чтобы я тебе поверил, подрывать целый пассажирский пароход? Оно того явно не стоит. Кроме того, я хоть и не судостроитель, но могу с уверенностью сказать, что для потопления современного крупного судна нужно довольно много взрывчатки. Тут парой десятков килограмм точно не отделаешься — такую пробоину вполне можно временно заделать. Для иностранных шпионов, думаю, это довольно сложная задача. Если же 3 сентября такой случай действительно произойдет, мое доверие к твоему рассказу еще больше укрепиться.

Они посидели, молча обдумывая сказанное друг другом.

— Слушай, а как тебя звали в будущей жизни? — нарушил тишину Чистяков.

— Алексей.

— Алексей… Алеша… Но я тебя буду по-прежнему называть Сашей. А чей ты, говоришь сын?

— Марии, Мани, как вы ее называете.

— Ладно, надеюсь, внук, поговорили — я все понял — поехали дальше: меня все-таки в Госпроме ждут.

На следующий день Алексей Валентинович закончил свои записи и чертежи, плотно упаковал стопку альбомов и тетрадей в толстую оберточную бумагу, обнаруженную им в тумбочке, и заклеил получившийся сверток. На местах склейки несколько раз написал свою прежнюю фамилию «Максимов». Вложил сверток в найденный на общей кухне бесхозный дерюжный мешок и плотно обвязал тонким шпагатом. Потом достал со шкафа заранее присмотренный небольшой потертый фибровый чемоданчик, скорее всего, даже «свой собственный», нефедовский (внутри было написано чернилами или химическим карандашом «Саша»), вложил ценный груз и попробовал, как закрывается. Закрывался чемодан хорошо, плотно охватывая содержимое и не давая ему в середке смещаться. Перевернул чемодан вверх дном и снова открыл, оставив перевязанный груз лежать на откинутой крышке. Аккуратно отделил тонкое волоконце от дерюжного мешка и приклеил малюсенькой капелькой клея кончик этого волоконца к передней внутренней части крышки, подождал, пока высохнет, закрыл чемодан и запер на привязанный к ручке ключ. Ключ отвязал и спрятал в свой кошелек, а чемоданчик водрузил обратно на шкаф. Если чемодан отрывать, как положено, откидывая крышку, пусть даже осторожно и внимательно, — волоконце незаметно для открывающего оторвется.

Покончив с этим делом, Алексей Валентинович вышел в коридор и позвонил по висящему на стене общеквартирному телефону в справочную службу, узнал телефон больницы, где его выхаживали после аварии, позвонил туда и поинтересовался, когда дежурит на смене лечившая его симпатичная врач по фамилии Бабенко. Ему повезло, смена Ирины Николаевны была как раз сейчас. Не теряя времени, Алексей Валентинович оделся, взял свой паспорт и, заехав сперва на Благовещенский базар за букетом цветов, отправился на другой марке (как говорили харьковчане) трамвая в больницу.

Ирина Николаевна была искренне рада видеть своего бывшего пациента в добром здравии с уже зажившим лбом, поблагодарила за цветы и по его просьбе (сказал, что в профсоюзе требуют, чтобы путевку в здравницу оформить) сделала ему полную выписку из его больничной карточки, содержащую, в том числе и заключение психиатра, снабдив всеми необходимыми штампами и печатями.

Сегодняшнюю газету «Правду», где говорилось о заключенном между СССР и Германией договоре, Максимов купил в газетном киоске на остановке еще до посещения больницы. О Японии в ней ничего не говорилось, да и успеть сверстать эту неожиданную новость никак бы не смогли. Но когда он вернулся домой и на общей кухне в присутствии бабы Раи запустил пробный камень о самурайском правительстве, говорливая старушка неожиданно ему подтвердила, что да, по радио сообщили, что японское правительство так испугалось дружбы между двумя странами, что не только ушло в отставку, но и чуть ли не сделало себе коллективное харакири.