Человека преследует тень - [6]

Машина сразу остановилась: не видно ничего впереди.

— Ну и молодец!

— Мне так и милиционеры тогда сказали, которые сзади на мотоцикле гнались. Они сразу с двух сторон к кабине: «Руки вверх! Слезайте, граждане, приехали!»

Я им помог двоих, что в кабине были, в отделение доставить. А когда к себе в казарму добрался, уже рассветало. Меня, конечно, сразу на «губу». Первый раз за всю службу.

На другой день дежурный по гауптвахте газету вечернюю показывает. Написали там, что неизвестный солдат, рискуя жизнью, помог милиции задержать двух опасных преступников. И название заметки: «Неизвестный герой». Я дежурному и говорю: «Так это ведь я, Димка Ильичев!»

Тот от меня бегом к командиру...

Пригласил меня тогда начальник городского отдела милиции, которому всю эту историю рассказали, долго водил по своему музею, а потом и предложил после армии идти в милицию работать. И показалось мне тогда дело это таким интересным, умным, что я сразу решился.

— И не ошибся?

— Нет! Сколько бы раз ни выбирал — так же решил бы!

Позднее учился в специальной школе, потом приехал на Дальний Восток.

— А та девушка как же?

— А та девушка... сейчас из кино придет, — с улыбкой закончил рассказ Ильичев.

— Вот оно как обернулось! Тогда, конечно, жалеть не о чем. Повезло тебе, Дима.

— Нет, совсем не прав ты, Василь Михайлович. Главное направление я верно выбрал — и в работе и в... семейных делах.

— Ну, ладно-ладно, не обижайся. Знаешь ведь, уважаю и тебя и Симу крепко. Бог с ней, с твоей милицией, раз тебе по душе. Любишь свое дело, глаза у тебя горят, когда о нем говоришь. А это главное.

Губанов встал, подошел к Ильичеву, обнял за плечи.

— Прости, я мужик, Дима, хоть и инженер, душа у меня простая, грубая. Так что извини, если сказал не то...

— Что ты, Василь Михайлович, все верно сказано, обижаться не на что.

— Пожалуй, мне пора. Сима придет из кино, обними ее от моего имени. А дочке вот шоколадку отдашь. Да скажи, что от дяди Васи!

— Есть, сказать от дяди Васи! — весело отрапортовал Дмитрий и хотел что-то добавить, но резко зазвонил телефон, и он взял трубку.

— Ильичев слушает... Да-да, узнал... Говори, я пойму... Что-о?! Повтори еще раз... Все ясно. Откуда? Знаю, раз говорю. Ты выезжай, а я иду в отдел, там поговорим.

Ильичев повесил трубку и повернулся к Губанову. Заговорил медленно, будто нехотя:

— Вот как получается... Вовремя ты ко мне приехал. Сейчас звонил от вас начальник ОБХСС. Только что закончилась съемка золота. Опять килограмм металла недобрали.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Новый дробильщик сразу всем понравился. Он был весел, трудолюбив, охотно соглашался после смены помочь, если шла крупная руда и ее не успевали пропустить через пасть камнедробилки. Не скрывая своего невежества в вопросах извлечения золота, бродил по фабрике, задавая всем самые неожиданные вопросы. Умел он слушать людей и сам вечно держал наготове острую меткую шутку. Оказалось, что он любит музыку и даже пробует писать стихи. Узнав, что душ на фабрике часто портится, а начальник жилкомхоза Попов не может его наладить и обижается, если об этом говорят на собрании или в рудкоме, новый дробильщик моментально подобрал на пианино в красном уголке мелодию и под общий смех пропел вошедшему Попову куплет:

Что ж ты можешь, Попов, ожидать,

Провожая клиента немытого?

Будут жалобы только от нас,

А на большее ты не рассчитывай!

На третий день уже каждый рабочий фабрики считал новичка своим другом, а группа демобилизованных солдат — ватага хороших парней-комсомольцев, приехавших на Север год назад, — усиленно переманивала его в свое общежитие, обещая сохранить старшинское звание, которое новичок, по его словам, носил в армии.

В субботу он сам предложил начальнику фабрики свою помощь в проведении очередной так называемой генеральной съемки золота, предусматривающей разборку механизмов и снятие крупных деталей бегунных чаш, в которых дробится руда. Такие съемки проводили обычно раз в месяц, их старались приурочить к концу очередного отчетного периода, потому что каждая генеральная съемка давала дополнительно два, а то и три дневных плана по золоту.

Новичок старался больше всех: первым подставлял плечо под самые тяжелые броневые плиты, не боялся серых холодных брызг, которыми окатывали ремонтников уходящие в отвалы эфелей «хвосты» — истертая в порошок порода, растворенная в воде.

Когда разборка чаш закончилась и промывальщик начал осторожно стряхивать и обмывать водой шершавые резиновые коврики с тусклыми песчинками металла, новичок внимательно следил за его ловкими привычными движениями и даже попросил разрешения подойти поближе посмотреть настоящее золото. Он вслух удивлялся, как это промывальщик два часа подряд держит руки в ледяной воде и почему золотники оседают в карманах шлюзов, а не уносятся в эфеля.

Съемка закончилась, золото понесли обжигать в электрическую печь, очищать от амальгамы — обволакивающей песчинки ртути.

Домой веселый дробильщик пошел вместе с промывальщиком, который по дороге сетовал, что руда пошла плохая, золота в ней меньше и план трещит по всем швам.

Новичок на этот раз почему-то молчал, не отпускал обычных шуток и шел немного в стороне, чуть сзади. Когда подошли к поселку, он вдруг как-то сразу рывком взял промывальщика под руку, да так, что у того хрустнуло в плече и при попытке повернуться полоснула острая режущая боль.