Человек-змея - [68]

Закрыв глаза, пытаюсь представить фотографии Андреа и Кеары. Нет, нужно расслабиться, не подстёгивать воспоминания, пусть сами на поверхность сознания пробиваются. Вот они рядом, такие разные, и всё же… Женщина из реанимации тоже будет выглядеть иначе, когда доктора из челюстно-лицевого завершат задуманное. Кеарины зубы казались такими белыми, ровными, изящно вылепленными, потому что… в сущности, такими и были.

Отлитыми из фарфора по специально изготовленным слепкам. В челюсть вживили титановые штифты — боль не причиняют, на изменение погодных условий не реагируют — и на них насадили зубы.

Хотелось спросить: «Что случилось?», но ответ я уже знал. Боже, бедная девочка!

Она не желает, чтобы её искали, хочет спрятаться, и никто на свете её не найдёт, потому что я научил всему, что знаю. Она сама попросила. Хотела постичь все тонкости… Иногда я кажусь себе гением, но иногда я настоящий тормоз. Пальцы немеют. Растопыриваю их, потом сжимаю в кулак.

В юности я баловался всякой ерундой, потом завязал, однако всё равно загремел в тюрьму. Тот адвокат перетасовал факты, и получилась совсем другая правда. Это его конёк, его заработок.

Я с детства живу так же, как она. Не знаю, правильно ли её понял, но надеюсь, что да, потому что при таком раскладе с ней всё в порядке. Значит, она ушла, и найти её невозможно ни тем, от кого она прячется, ни тем, кто не знает, что она прячется. Ни мне. Не буду знать, где она, — не проболтаюсь. Значит, ей так лучше.

Не могу передать, что я сейчас чувствую. Всё так сложно…

У меня много вредных привычек, но доверчивость в их число не входит. Скорее я поделюсь с человеком одноразовым шприцем, чем ему доверюсь. И тут появляется Кеара. Надо же, единственный раз в жизни дал слабинку и выбрал самый гнутый, тупой, ржавый, запачканный шприц из всех имеющихся.

В следующие восемьдесят минут демонстрирую одиннадцать пальцев и свободные от татуировок руки троим заместителям шерифа. Начальник тюрьмы подтверждает, что мой адвокат связывался с окружным прокурором, меня ведут к судье. Удары молотка, конвой, камера, обед: бутерброд с сыром и тёплый фруктовый пунш, от которого тут же начинает тошнить; я жду, жду. жду, затем снова конвой, расписка за личные вещи, переодевание под присмотром, три автоматические двери, и я выхожу в озарённый лучами садящегося солнца город. Лето вот-вот уступит свои права осени. Пламенеющее небо испещрено паутиной облаков, похожих на мазки тонкой кистью; ласковое, словно поцелуй Господа, тепло согревает мою кожу, глаза, лёгкие.

* * *

По-моему, это самый длинный день из тех, что я пережил без черепобоек. За последние двадцать четыре часа побывал:

В спальне. В больнице. В закрытой палате. В тюрьме.

В ипостаси Стивена Эдуардса.

«Хватит!» — твердит железная логика выжившего в страшной катастрофе. С самого детства я ни разу не обращался к доктору добровольно, разве только когда очередную аферу проворачивал. А может, у них появились новые лекарства, методы или технологии? Вообще-то я на «ты» с математикой, но уже потерял счёт своим «может».

Печень на пределе, да и сердце тоже: наркотики, электрошок, тщетная — я отдаю себе в этом отчёт — надежда, что я когда-нибудь увижу Кеару, запрет думать о папе и Шелли, ни одной попытки узнать, где похоронена мама…

Торжественная клятва утопающего, обещание хронического наркомана или игрока в рулетку: я пойду к врачу, я вылечусь. Разыщу папу, потом Кеару и скажу: «Всё в порядке, зови меня Джонни всегда, когда пожелаешь».

Ледяной, сжимающий желудок кулак тает, тает, тает… Чуть ли не впервые в жизни ощущаю каждый кубический сантиметр крови, каждую клеточку тела.

Меня зовут Джон Долан Уинсент. Родился третьего апреля 1959 года у Джона Долана Уинсента-старшего и Шелли Мари Уинсент. У меня есть сестра Шелли Энн. Мне двадцать восемь лет. Информация о моих юношеских правонарушениях закрыта, я не окончил среднюю школу и не учился в колледже. У меня редкий врождённый порок: на левой руке дополнительный, хорошо сочленённый шестой палец, по размерам идентичный безымянному. Я неплохо разбираюсь в математике, особенно в пространственных координатах. У меня отличная зрительная память, незаурядные способности к черчению и твёрдая рука.

Домой идти нельзя: там наверняка караулят представители отдела кадров. Они во всём разберутся, вопрос только как скоро. Вернувшись в фойе полицейского участка, звоню последнему, кто может помочь.

* * *

Жду, сидя в очередном пластиковом кресле у очередного торгового автомата, считаю минуты, надеясь, что Джимми не объявится первым.

— Дэниел! — Доктор Карлайл протягивает руку, в усталых глазах смесь радости и смущения. — Впрочем, на самом деле вы не Дэниел?

— И не Стив.

— Так я и подумал. Как же мне вас звать?

— Давайте вернёмся к Дэниелу, ладно?

Карлайл кивает.

— Вообще-то это не в моих правилах, — сообщает он, отъезжая от участка. — Вы забыли сигареты, и я решил их захватить.

— Это не мои сигареты, но всё равно спасибо. — Я закуриваю, а Карлайл надевает солнечные очки, прячась от алого зарева заката. Ну надо же как: снова сижу на пассажирском сиденье машины за воротами очередной тюрьмы, и всё моё имущество в очередной раз умещается в коричневом бумажном конверте.