Человек в движении - [5]
Он собрался с силами, поднялся и поплелся назад к дороге, разыскивая меня. Вообще-то меня он искал во вторую очередь. Позднее Дон признался, что прежде всего был озабочен участью своей гитары. Он слышал, как я кричал, звал его по имени, но видеть меня он не мог. Я был с головой завален всем этим барахлом. В конце концов мне удалось высунуть руку и помахать ему. Он тут же примчался и раскидал всю эту кучу, пока на мне ничего не осталось; он трясся, словно щенок, не в состоянии вымолвить и слова.
— Я не могу пошевелить ногами, — сказал я ему.
И потом, когда до меня дошло и я понял, что со мной случилось, эти же слова, но уже на крике:
— Я не могу пошевелить ногами!
В пятнадцать лет я весил 165 фунтов — сплошные мускулы, ни унции жира, — а ноги словно отлиты из стали. А теперь я пощупал их — будто из студня.
И все-таки до конца смысл происшедшего я так и не осознал. Маленький звоночек в подсознании уже начал дребезжать, но я не собирался прислушиваться к нему. Во всяком случае, тогда. Ведь пройдет время, и все восстановится. Не может не восстановиться. Вот и этот парень-хиппи поглаживает меня по голове и приговаривает: «Все будет отлично, сынок, все будет в норме». Дон мне говорит, чтобы я не волновался, потому что за год до этого он сломал кости таза в четырех местах в автомобильной аварии и у него все так же болело, а я ору: «Собери наши вещи! Смотри, чтобы рыбу никто не забрал!» А боль все накатывает и накатывает на меня волнами.
Все, что было потом, словно в тумане.
Машины стали останавливаться, начал собираться народ. Подъехала пожарная машина, полицейский автомобиль, и примерно час спустя пришла «скорая помощь». Один из санитаров — тот, что был с переносной аптечкой, — осмотрел мою спину и сказал, что у меня перелом позвоночника. Кто-то предложил мне глотнуть джина. Я попросил воды, и какой-то мальчишка бегом помчался на ферму, что находилась в полумиле, и обратно, а когда он попытался напоить меня, я завопил: «Не хочу я никакой воды! А ну, убери ее отсюда!»
Пот тек с меня ручьями, и я сказал этому хиппи, какой же он все-таки ублюдок — так искалечить мне жизнь!
Я ненадолго потерял сознание (отключился), и, по-моему, все были этому чуть ли не рады, потому что кругом собралось полно детей, а потом очнулся и снова начал поносить мальчишку. Каждый хотел хоть чем-то помочь, но никто не знал, что делать. Что ты будешь делать, когда перед тобой лежит парнишка со сломанным позвоночником?
Ребята из бригады «скорой помощи» три или четыре раза без особого успеха пытались перенести меня — боль от этого стала еще сильнее. Наконец им удалось подсунуть под меня доску. После чего я оказался в «скорой», которая со скоростью 90 миль в час понеслась вниз, в долину, в Уильямс-Лейк, к Мемориальному госпиталю в Карибу — увеселительной прогулкой это никак не назовешь. Что ж, мы хотели добраться до места побыстрее…
В госпитале тоже было не лучше. Врачи не могли мне дать ничего от боли, пока не выяснили наверняка, что́ со мной случилось. Так что сначала мне сделали рентген, потом положили на стол, и вот тут-то выяснилось, что это не обычный перелом. Случай был крайне серьезный. Врач мне так и сказал:
— Дело обстоит очень серьезно, не думаю, что ты когда-нибудь снова сможешь ходить.
А я в ответ обозвал его мешком с дерьмом.
Итак, в нос мне воткнули трубку аж до самого желудка, которой я постоянно давился, и мочился я в катетер, а рядом с кроватью плакали мои отец с матерью, и меня собирались класть на операцию. Ну ладно. Это я еще мог стерпеть. Но чтобы больше никогда не встать на ноги?! Только не надо мне голову морочить!
Впрочем, буду я ходить или не буду, а без операции никуда не денешься. На этот счет у меня тоже было свое мнение, причем весьма определенное.
— Если без операции не обойтись, — кричал я, — то только не здесь! Я слышал истории о том, что в госпитале в Уильямс-Лейке люди умирали от гепатита. Не знаю, правда это или нет, но, во всяком случае, так мне рассказывали.
Затем через пару часов бесплодных попыток организовать санитарный самолет (свободных самолетов не оказалось) я снова был в «скорой»: предстояло семь часов добираться до Королевского госпиталя провинции Британская Колумбия в Нью-Вестминстере, на окраине Ванкувера.
Если бы не дикая боль, я, наверное, покатывался бы от хохота. Только представить: пятнадцатилетний мальчишка из канадской глухомани валяется весь покалеченный и накачанный морфием, а оперировать они меня с ходу не могут, потому что сегодня 1 июля — большой уик-энд, и граждане калечат себе подобных по всей стране. Вопрос был в том, кому крепче досталось. Хоть я и страдал от боли, мое состояние кризисом не грозило. И помочь они мне не могли, так что приходилось терпеть. Что, желаете на операцию? Вставайте в очередь.
Но наркоз они мне все-таки дали. Они заставили боль отступить, я «отключился», так что какое-то время мог о ней не думать. А когда я пришел в себя, то первым делом увидел эту красивую девушку.
Это была приставленная ко мне медсестра. Я сразу же по уши влюбился. Лежа на столе, накачанный лекарствами и еще пьяный от наркоза, я увидел Девушку Моей Мечты.
Книга, одним из авторов которой является отец ее главного героя, рассказывает о выдающемся канадском профессиональном хоккеисте Уэйне Гретцки, выступавшем за клуб НХЛ «Эдмонтон Ойлерз».Перевод с английского Т.А. Макаровой.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.