Человек в движении - [2]
Каталка резко остановилась, колеса уперлись в металлическую пластину на пороге двери. Он привычно подал чуть-чуть назад, посильней толкнулся руками и, перескочив через первое препятствие, выехал на дорогу, с которой скоро бросит вызов всему миру.
«Была не была! — подумал он. — Ведь сумел же я добраться сюда, а это тоже не назовешь воскресной прогулкой…»
Я мог бы привести вам десятки причин, почему этого никогда не должно было случиться, указать десятки мест, где возможности выбора — самого обычного выбора — логически могли привести к совершенно противоположным результатам, и сегодня я преспокойно шагал бы на своих двоих, вместо того чтобы катиться на коляске. Для того чтобы все их пересчитать, у меня в избытке хватило времени, особенно бессонных ночей, которые я провел в госпиталях.
Что было бы, если бы я тогда не отправился на рыбалку? А ведь для этого у меня была веская причина. Что, если бы в бензобаке грузовичка не образовалась дырка? Что, если бы мы не остановились, чтобы помочь этому хиппи перемонтировать колесо? Что, если бы первая авария задержала нас еще на пять минут или хотя бы минуты на две-три? Что, если бы это была моя очередь держать рыбу? Что, если бы..?
Эти «что, если бы» могут довести до умопомешательства, если вовремя не остановиться.
Конечно, можно это назвать и волей Господа Бога, если так больше нравится. Лично я не могу сказать, что мне так уж хочется верить в версию о Боге. А то вроде как кто-то сидит там, на небесах, и распоряжается моей жизнью, а я все-таки предпочитаю думать, что власть над ней находится в моих руках. Но я верю: что-то там, наверху, безусловно, есть, как есть и причина, по которой наше место здесь, на Земле. Так что можете называть это невезением, судьбой или как еще вам нравится. В конечном итоге это не стоит и хвоста дохлой крысы. А вот отчего действительно не уйдешь, так это от того, что 27 июня 1973 года, жарким летним вечером, примерно часов в восемь, я сидел рядом со своим другом Доном Алдером в кузове грузовичка-пикапа и подпрыгивал на неровностях посыпанной гравием дороги. Двое парнишек — мне пятнадцать, ему шестнадцать — возвращались на попутной машине домой после такой недели, о которой городские ребята только мечтать могут.
И тут все распалось на части.
Когда ты растешь в маленьких городках Британской Колумбии, в Канаде, в самом сердце гор и лесов, среди рыболовных и охотничьих угодий, принадлежащих к числу лучших в мире, рыбная ловля становится для тебя второй жизнью. Я жил в Порт-Алберни (население 11,5 тысячи человек), в Форт-Сент-Джоне (население 3,6 тысячи), в Абботсфорде (население 7,5 тысячи человек), а когда все это случилось, я жил в Уильямс-Лейке (население 4,5 тысячи человек), и был я мальчишкой, которого обуревали три страсти: рыбалка, охота и спорт. Спорт в первую очередь. Если можно что швырнуть, ударить, отбить, если есть за чем погнаться или, схватив, удирать, я так и рвался в игру. И обычно у меня это получалось довольно хорошо.
В этом не было ничего особенного. В небольших поселках, в частности в захолустных местечках, которые городские ребята, наверное, сочли бы медвежьей дырой, в начальных классах школы нет той специализации, которая присутствует в школах крупных городов, где ребята, играющие в баскетбол, могут вовсе не уметь играть в футбол, а бегуны только и знают, что свою беговую дорожку. Вообще-то у меня была мысль, которую я держал про запас, что классе в одиннадцатом-двенадцатом я сосредоточусь на каком-нибудь одном виде спорта, но до этого пока что было далеко.
В тот выходной шли отборочные волейбольные соревнования в местечке 100-Майл-хаус, примерно милях в шестидесяти от Уильямс-Лейка, — первый круг для тех, кто хотел попасть на кубок Тихоокеанского побережья и войти в команду, представленную на Играх на кубок Канады. Волейбол был моим любимым видом спорта, и, поскольку участие в этих отборочных играх было столь важно, я должен был бы быть там. Но позднее должны были состояться еще одни отборочные соревнования, и я знал, что там у меня тоже будет возможность показать себя. Так что поездка в 100-Майл не была уж столь жизненно важной. Мне казалось, что впереди у меня еще более интересная возможность.
Между Уильямс-Лейком и Белла-Кулой в 290 милях к западу местность изобилует реками и озерами, до большинства из которых можно добраться лишь на вездеходе или пешком. Дон, я и еще один наш друг по имени Рэнди Бринк решили отправиться туда на грузовичке отца Рэнди, чтобы изучить окрестности, а заодно и порыбачить, продвигаясь в направлении к Белла-Куле, при этом останавливаясь на стоянки там и тогда, когда и где нам захочется. Должен признаться, это была моя идея, впрочем, уговаривать их и не требовалось. Итак, что делать? Ехать на волейбольные сборы, без которых я мог обойтись, или провести целую неделю с друзьями в путешествии с рыбалкой и вообще здорово развлечься?
Тут и думать было нечего. Конечно, я отправился на рыбалку. И откуда мне было знать, что я сам отверг шанс, предоставленный мне судьбой.
Мы загрузили грузовичок и тронулись в путь. Эта неделя не обманула ожиданий: масса рыбы, и повеселились мы от души. Правда, случилось однажды такое, что можно было принять за предзнаменование, если верить в подобные вещи. По пути к Одноглазому озеру за поворотом дороги мы обнаружили несколько ребят, лежащих на земле как попало. Некоторые из них были поранены. Их джип-вездеход типа «лендровер» с жесткой крышей перевернулся. Никто из них серьезно не пострадал, но все были в состоянии глубокого потрясения. Они тоже ехали на рыбалку и направлялись к Белла-Куле. И если считать этот случай за сигнал тревоги, то я к нему не прислушался. Мы довезли их до ближайшей придорожной гостиницы, где им могли оказать помощь, и сразу же двинулись дальше.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.