Человек, упавший на Землю - [21]

– Это космический корабль.

Брайс не понял, о чем он.

– Что, простите?

– Мы здесь строим космический корабль.

– Да? – (Неожиданность, но не такая уж поразительная. Автоматические космические аппараты давно не были диковинкой. Даже Кубинский блок и тот несколько месяцев назад запустил что-то этакое.) – Значит, мне предстоит заняться металлами для корпуса?

– Нет. – Ньютон медленно делал глоток за глотком, глядя в окно и словно бы раздумывая о чем-то постороннем. – Корпус уже разработан. Я хочу поручить вам системы подачи топлива: найти материалы, химически устойчивые для самого топлива, продуктов сгорания и так далее.

Он снова улыбнулся, и Брайс понял, что встревожило его в этой улыбке: в ней читался намек на непонятную усталость.

– Я очень мало знаю про материалы – их устойчивость к температурам, кислотам, нагрузке. Оливер говорит, вы один из лучших специалистов в данной области.

– Фарнсуорт, возможно, меня переоценивает, но я действительно разбираюсь в этих вопросах.

Дело, кажется, было улажено, и еще какое-то время оба молчали. Когда Ньютон упомянул космический корабль, старое подозрение, разумеется, вернулось, однако вместе с ним пришло очевидное опровержение: будь Ньютон, вопреки всякому вероятию, пришельцем с другой планеты, он бы точно не строил космический корабль, поскольку что-что, а корабль у него бы уже имелся. Брайс про себя улыбнулся тому, что мыслит в таких убогих научно-фантастических категориях. Марсианин или венерианец, уж конечно, привез бы тепловые лучи, чтобы испепелить Нью-Йорк, или планировал бы уничтожить Чикаго, или похищал бы девиц для чудовищных жертвоприношений в мрачной пещере. Бетти Джо? От виски и усталости воображение разыгралось, и Брайс едва не расхохотался вслух: Бетти Джо на афише фильма, Ньютон в пластмассовом шлеме угрожает ей лучеметом – толстым серебристым агрегатом, из которого вылетают яркие зигзаги-молнии. Ньютон по-прежнему рассеянно смотрел в окно; он прикончил первый стакан джина и налил себе второй. Марсианин-алкоголик? Пришельцы предпочитают джин с биттером?..

Ньютон и прежде говорил резко – хотя и не грубо. Сейчас он отвернулся от окна и снова заговорил резко:

– Зачем вы хотели видеть меня, мистер Брайс? – В голосе не было требовательности, только любопытство.

Вопрос застал Брайса врасплох, и он, чтобы заполнить возникшую паузу, налил себе еще виски. Потом сказал:

– Меня впечатлили ваши идеи. Фотопленка – цветная, рентгеновская, новшества в электронике. Мне подумалось, что они… самые оригинальные из всего, что появилось за последние годы.

– Спасибо. – Ньютон теперь слушал более заинтересованно. – Я думал, очень немногие знают, что именно я… несу ответственность за эти разработки.

Что-то в усталом, бесстрастном тоне собеседника заставило Брайса ощутить легкий стыд за себя, за то неумеренное любопытство, с которым он вычислил связь «У. Э. Корп.» и Фарнсуорта, а потом добился от Фарнсуорта этой встречи. Он чувствовал себя ребенком, который пытался привлечь внимание уставшего на работе отца, а вместо этого вызвал лишь раздражение. К щекам прилила кровь. Неужели он краснеет? Если да, то счастье, что в комнате темно и Ньютон этого не видит.

– Я… я всегда восхищался талантливыми людьми.

Брайс не знал, куда деваться от смущения. Он ругал себя, понимая, что говорит как мальчишка. Ньютон ответил что-то нейтрально-вежливое, и Брайс забыл про неловкость, настолько его потрясло внезапное открытие, что собеседник пьян. Брайс слышал отстраненную, апатичную, чуть невнятную речь, видел рассеянный взгляд и понимал, что Ньютон либо мертвецки пьян, либо очень болен. И внезапно ощутил волну теплого чувства (разве сам он не навеселе?) к этому тощему одинокому человеку. Может быть, Ньютон тоже тихо напивается по утрам, мечтая о… о чем-то, что дало бы мыслящему человеку в безумном мире причину не напиваться с утра? Или это всего лишь пресловутая странность гения, одинокая отрешенность, озон электрического интеллекта?

– Оливер договорился с вами о зарплате? Удовлетворены ли вы суммой?

– Да, все хорошо. – Брайс поднялся, поняв, что вопрос означает конец разговора. – Зарплата меня вполне устраивает. – И прежде чем откланяться, спросил: – Можно перед уходом задать вам вопрос, мистер Ньютон?

Собеседник едва ли слышал; он все еще смотрел в окно, нежно держа в болезненно-тонких пальцах пустой стакан. Его гладкое, без единой морщины, лицо казалось очень старым.

– Разумеется, доктор Брайс, – произнес он тихо, почти шепотом.

Брайса вновь охватила неловкость. Человек в кресле был невероятно мягок и кроток. Брайс прочистил горло и заметил, что попугай в клетке проснулся и смотрит на него с тем же любопытством, что и кошки у входа. Голова закружилась, и теперь Брайс уже твердо знал, что краснеет. Он пробормотал, заикаясь:

– Наверно, это не важно. Я… я спрошу как-нибудь в другой раз.

Ньютон глядел на него, словно не расслышал слов и все еще ждал реплики. Потом сказал:

– Конечно. Как-нибудь в другой раз.

Брайс извинился и вышел, щурясь от яркого света. Спустившись по лестнице, он обнаружил, что кошки ушли.

Глава 10

В следующие нескольких месяцев Брайс был занят, как никогда в жизни. С той минуты, как Бриннар проводил его из усадьбы и отправил в лабораторию на другом берегу озера, он с незнакомым ему прежде рвением взялся за множество поставленных Ньютоном задач. Надо было подбирать сплавы, проводить бесконечные анализы, добиваться от металлов, керамики и полимеров невиданной на Земле жаропрочности и кислотоупорности. Его квалификация идеально подходила для этой работы, и он мгновенно вошел в курс дела. У него был штат из четырнадцати человек, просторный алюминиевый ангар лаборатории, практически неограниченный бюджет, отдельный домик на четыре комнаты и карт-бланш (которым он ни разу не воспользовался) на полеты в Луисвилль, Чикаго и Нью-Йорк. Случались, конечно, досадные помехи, когда оборудование или материалы не подвозили вовремя, изредка – ссоры между сотрудниками, но на результат это существенно не влияло. Брайс был если и не счастлив, то слишком занят, чтобы чувствовать себя несчастным. Он с головой ушел в работу, чего с ним не случалось в бытность преподавателем, и понимал, что она теперь во многом – главное в его жизни. Брайс бросил кафедру раз и навсегда – точно так же, как много лет назад порвал с правительственной службой, и ему необходимо было сохранить веру в то, чем он теперь занимается. Еще один профессиональный крах в его годы грозил бездной отчаяния, из которой можно и не выкарабкаться. Череда событий, начавшаяся с рулончика детских пистонов и основанная на бредовых научно-фантастических измышлениях, дала ему работу, о которой многие могли только мечтать. Он часто задерживался в лаборатории за полночь и больше не пил по утрам. Были назначены дедлайны, конкретные разработки требовалось сдавать в производство к определенному сроку, но это Брайса не беспокоило. Он намного опережал график. Порой его слегка угнетала мысль, что он занят прикладными исследованиями, а не чистой наукой, но он был чуточку слишком стар, чуточку слишком разочарован, чтобы думать о славе или призвании. Его занимал лишь один моральный вопрос: не трудится ли он над новым оружием, новым средством увечить людей и разрушать города? Ответ отрицательный. Они строят корабль, который понесет исследовательскую аппаратуру по Солнечной системе, – дело если не благое, то, по крайней мере, безвредное.