Человек теней - [88]

Бокал упал на паркетный пол и разбился.

Он потянул ее на себя, ее тело потрескивало, как корзина веток.

– Скажи мне, где она!

Найквист тряс хрупкую женщину что было сил, ощущая, как безысходность заполняет его тело подобно кому в животе. Но она не реагировала, и он понял, что ничего этим не добьется. Он остановился, все еще крепко держа ее тонкие руки.

Она заговорила, ее голос был сонным, туманным:

– Пожалуйста… Вы делаете мне больно.

Найквист посмотрел ей в глаза; они были полузакрытыми, наполненными печалью или самой жизнью, или проносящимися воспоминаниями, либо смесью всего этого.

– Отпустите меня, молодой человек.

Найквист подчинился. На мгновение он решил было, что старуха упадет, но она удержала равновесие, и осколки стекла на полу захрустели под каблуками туфель. Она отвела его к боковой нише под рубиново-красной лампой, и они сели друг напротив друга за маленьким круглым столом.

– Вы должны простить мне мои манеры, – сказала она. – Прошло немало времени с тех пор, как меня навещал джентльмен. – Каждое слово сопровождалось очередным облачком тумана.

Найквист решил применить разумный подход.

– Зачем вам так нужна Элеанор? Разве вы не можете позволить ей остаться в Дневном или Ночном районе? Ей место там.

– К сожалению, это невозможно.

– Почему нет?

Она качала головой из стороны в сторону, слушая музыку. Мелодия расплывалась, доносясь словно из далекого далека.

– Миссис Кинкейд, ответьте…

– Должен произойти ритуал. – Ужасный взгляд, словно из глубины ямы. – Боюсь, что Элеанор должна умереть. Все очень просто.

Найквист в гневе схватился за столешницу.

Она улыбнулась.

– Моя внучка Элизабет всегда была болезненным ребенком. Возможно, вы слышали об этом? – Он кивнул, позволив ей продолжить. – Мой сын Доминик привел ее обратно в Сумерки. Только здесь, в этом мире… – повела она рукой, – только здесь девушка смогла бы выжить. Конечно, он не только спас ее, но и привел домой. Это ее место.

Потянувшись к сумочке с блестками, лежавшей тут же на стуле, она достала белый шелковый платок и вытерла глаза, пытаясь сдержать слезы.

Но слезы продолжали медленно ползти по древнему лицу. Дрогнувшим голосом она продолжила:

– О, ее милое личико! Она была такой же бледной, как умирающая луна, клянусь вам, и ее дыхание едва ощущалось. Знаете ли, даже ее тень была вялой. Я не могла этого вынести. Я не могла смотреть на нее в таком состоянии. Я брала ее на руки, тихо называя ее имя. Элиза. Милая, милая Элиза … – Теперь слезы почти исчезли, остались лишь две капельки в уголках глаз, прокладывающие бесконечно длинный путь сквозь каньоны морщин. Ее руки непроизвольно вытянулись, словно от какого-то электрического спазма. – Но этого было недостаточно. Совсем, совсем недостаточно, и по мере того как она становилась старше, она все больше нуждалась в поддержке. И поверьте мне, мистер Найквист, мы испробовали все возможные способы, чтобы Элиза выжила. Вы же видите, мы странная семья. Мы живем ради одной-единственной цели.

– И что это за цель?

– Принести сумерки в жизнь.

Она выдохнула, и он увидел выходящий из ее тела туман. Он сформировался в облако, а затем рассеялся вокруг нее в серых, нитевидных, постоянно меняющихся сгустках, каждый из которых скручивался, извивался, танцевал, сливаясь с непрерывно клубившимся туманом танцевального зала. Ее глаза потускнели, и старуха продолжила рассказ:

– В течение многих, долгих, утомительных, жалких лет я жила и дышала, с каждым вздохом насыщая сумерки, от моих первых младенческих вздохов, до последнего, который уже недалек. И единственная истинная задача моего приемного сына заключалась в том, чтобы предоставить мне наследницу женского пола для продолжения моей работы. Я следила за Домиником Кинкейдом и Кэтрин Бэйл, за их совмещенной плотью, совершавшей священный обряд, колдовала над их сплетенными телами и послала туман в ее тело. И у меня получилось: ребенок сумерек был зачат.

Найквист попытался сосредоточиться. Воздух в танцевальном зале стал слишком тяжелым, слишком нездоровым от парообразных энергий старой женщины.

– Увы, в матку проник незваный гость. Ее близнец. Ее сестра. Понимаете, я не планировала этого. Незваный гость высосал у бедной Элизы половину жизни или даже больше.

После этих слов он ощутил нестерпимое желание крепко взять ее двумя руками за шею и стереть ее иссохшее, хрупкое тело в пыль. Но она продолжила и вынесла вердикт, словно судья в конце заседания:

– Поэтому Элеанор должна умереть, чтобы Элиза могла жить.

Вскочив на ноги, Найквист без колебаний схватил край стола обеими руками и рванул его из ниши с такой силой, что тот вырвался из его хватки. С грохотом обрушившись на пол, стол оказался возле упавшей люстры. В огнях искрились тысячи разных оттенков, а кристаллы дрожали и звенели, как механизмы огромных часов. Старуха, как ни в чем не бывало, осталась неподвижно сидеть на красном бархатном сиденье. Подойдя к ней, Найквист взял ее сумку, перерыл содержимое и вытащил ключ от комнаты 225.

– Вы не найдете ее, мистер Найквист, – сказала она. – Я спрятала вашу дорогую Элеанор очень далеко…

И сказав это, Аиша Кинкейд исчезла из виду.