Человек света - [6]

- Дождавшись прозрачно ясного дня, а ведь уже наступил декабрь, и я оделся потеплее - варежки, шарф, толстые гетры и три фуфайки под пальто, - я вышел на балкон второго этажа. Там я лег на спину под прямые солнечные лучи, откупорил голову, вынув изумруд, и погрузился в глубокий сон. Как только обрел очертания мой первый сон, я увидел посланца, шедшего с блокнотом наготове по длинному переулку к двери, которая была уже не черной, а изумрудно-зеленой. Выражение лица у него было решительным, а походка - деловитой. Когда он подошел к двери, та распахнулась, и в проем хлынул яркий свет. Он шагнул в этот свет Вселенной, а меня с того мгновения затопил мучительный экстаз.

Я проснулся на балконе в сумерках и дрожал так, что едва сумел вставить изумруд на место. Да, одеться я постарался тепло, но температура с наступлением ночи резко упала. Холод сковал все суставы, и потребовалось немало сил, чтобы подняться хотя бы на четвереньки, открыть балконную дверь и заползти в тепло дома. Полчаса спустя, когда более умеренная атмосфера в верхней гостиной оказала свое благотворное действие на мои кости, я сумел подняться на ноги. Да, меня пошатывало, но думать я мог лишь о том, чтобы заснуть снова, найти в царстве сна моего посланца и узнать, какие откровения он вынес из своего интервью.

Стоило мне снять теплые вещи и выпить рюмку виски, как начали сказываться последствия моего неразумного решения пролежать на улице весь зимний день. Спать я не мог, меня лихорадило, и сколь бы ни удался мой план, вокруг осенним туманом сгущались уныние и страх. Чтобы прочистить мысли, я решил просмотреть счета. Это был простой процесс проверки: кто из моих клиентов уплатил, а кто нет - но я обнаружил, что пламя свечи раздражает мои глаза настолько, что мешает сосредоточиться. А потому, прихватив с собой бутылку виски, я забился в самый темный угол кабинета.

Я пил, чтобы заглушить нарастающие дурные предчувствия и призвать сон. Первые не поддавались, последний мешкал прийти. Я сидел в ступоре, пока в окно моего кабинета не заглянуло солнце, и вид его напугал меня. Я поплелся в спальню, где опустил жалюзи, задернул портьеры и лег в темноте. Еще часов восемь или около того я метался на кровати, потея и дрожа, пока наконец не снизошел сон.

В его пространстве я искал посланца (к тому моменту это вошло в привычку) и нашел его: с поднятым воротником он шагал ночью по мощеному переулку и под мышкой зажимал блокнот. В спину дул зимний ветер, гнал посланца по улочке вместе с обрывками старых газет и сухой листвой. Я увидел, как он вдруг остановился, напряженно прислушиваясь. За спиной у него раздался топот; повернувшись, он прибавил шагу.

Затем сон стал смутен, а когда ясность вернулась, я снова увидел его. Он приблизился к двери своего пансиона. Отперев ее, он вошел и тихо, чтобы не потревожить других постояльцев, поднялся на два пролета к своей комнате. Войдя, он запер за собой дверь. Едва сняв пальто, он зажег свечу и сел за стол, положив перед собой блокнот. Он поднял обложку, перевернул несколько пустых страниц, и в этот момент я сумел спуститься и заглянуть через плечо юноши на результаты его интервью. К моему (как я мог судить) и к его удивлению тоже, страницы были совершенно черны, словно от края до края запорошены сажей. Громко выругавшись, он захлопнул блокнот.

И этот хлопок разбудил меня.

- Случилось что-то дурное? - сказал Огест, на мгновение переставая писать.

Ларчкрофт кивнул, выражение его лица стало строгим.

- Уж точно, не доброе. И, заверяю вас, почерневшие страницы были не самым худшим. Очнувшись от того сна, я насилу поднялся и вышел из спальни. В лицо мне ударил солнечный свет, льющийся в окно, и я вскрикнул, как умирающий зверь. Вернулась невыносимая боль, с силой пронзила голову, словно сами мозги загорелись. Поскуливая, я сбежал по лестницам в подвал, где, дрожа, забился в угол. Я словно перешел из сна в кошмар.

Там я и сидел. Мысль о малейшей искорке света вызывала у меня приступы панического ужаса. Лежа на полу, я то лишался чувств, то приходил в себя. Наконец Бастон, который искал меня, подошел к двери подвала и позвал. Свет, просачивавшийся с верхних этажей, выцарапывал глаза, и боль привела меня в чувство. Я заорал, чтобы он поскорее закрыл дверь. Еду он принес в подвал. И лишь когда солнце село, ко мне вернулась способность мыслить.

Съев обед и выпив две чашки крепкого кофе, я попытался разгадать смысл моего преображения. Обдумывая события предыдущих дней, я, казалось, нашел ответ, и этот вывод, хотя по-своему чудесный, был весьма тревожным. Пытаясь послать в большой мир света посланника из снов, я слишком надолго оставил незащищенным отверстие в своей голове. Наступила ночь, и какое-то создание тьмы заползло в меня, словно мышь в подпол. Да, тьма была теперь во мне, и она росла, захватывая все большую власть.

Объяснение моей теории я нашел, обнаружив своего посланца в самом бедственном положении. В его мире наступил день, но его самого и прочих жителей того города охватила паника: чернильная чернота взяла город в кольцо, и оно сжималось. Темнота не просто накрывала тенью пространство, она его поглощала. Пожирала людей, стирала здания, затопляла ландшафт.