Человек с венком на шее - [2]

Шрифт
Интервал

Олежка плотно застегнул замок видавшей виды кожаной куртки, присел на леерок возле пирожкового киоска и закурил.

Вскоре его наметанный зековский взгляд уловил чудное явленье. Со стороны главной площади губернского города по виадуку над железнодорожными путями в сторону вокзала двигался, заплетаясь ногами, человек. Росту он был среднего, лет ему за сорок, слегка небрит и не слегка выпивши. Одет он был в такую же, как и Олег, куртку. Таких, как он, обычно десятки бродят по площади. Но было одно отличие, которое и привлекло внимание гражданина Сироткина О.В.

Да наверняка не только его. Дело в том, что на шее у человека, как хомут на заезженной лошади, болтался... похоронный венок. Черная ленточка, выбившаяся из пучка искусственной "вечной" зелени, краска которой обычно держится до первого дождя или второго чиха, - золотыми буквами надпись "Дорогому и любимому..." (дальше был сгиб), - то и дело норовила залезть в рот идущему.

Человек с венком на шее пытался на ходу закурить, однако ветер то и дело гасил пламя спички. Вдруг венконосец увидел гражданина Сироткина и с улыбкой, расплывшейся на умильной пьяной роже, двинулся прямо на него.

- Под...За...При...Курить... не найдется? - промямлил он.

Олег достал целую сигарету, прикурил ее и сунул в зубы нетрезвому мужику. Через пару минут трепа мужик с венком как-то естественно предложил выпить. Так уж повелось, что, еще не начав говорить, два русских мужика уже знают, что их диалог закончится сначала пьянкой, а потом мордобоем. Поскольку у только что откинувшегося с зоны гражданина Сироткина в карманах был только затхлый воздух кладовой исправительной колонии, то за водкой выпало бежать мужику с венком на шее.

Когда он ушел, Олежка подумал: ну вот, щас нажремся и неизвестно где проснемся.

Вдруг его кто-то толкнул.

- Кого я вижу! Шаман! Здорова!

Перед Олегом выросла фигура крепкого парня. Конечно, он без труда узнал сокамерника по СИЗО. По себе знаю, если с человеком был в море, в тайге или в тюрьме, то спустя годы его лицо и в толпе узнаешь безошибочно. Без толпы тем более. У новоявленного друга было погоняло - Шумахер. В свое время он на первый срок загремел за угон тачки.

Слово за слово, выяснилось, что Шумахер, он же Кузнецов, тоже откинулся и тоже по УДО, и тоже заехал в губернский город на пару дней с друзьями повидаться, козу поводить, или, как говорит поколение пепси-колы, оттопыриться.

Пока они прикидывали хрен к носу, к ним с фуфырем подвалил мужичок с венком на шее.

- А это еще что за явление Христа народу? - удивился Шумахер. - Батя! Ты где крест потерял? Греби по-тихой, Голгофа дальше.

Сироткин О.В. объяснил, что у его нового знакомого Александрова Ивана Петровича, несудимого, экономиста колхоза "Тавричанка" Забубуевского района, умер старший брат. По этому случаю Иван Петрович купил венок, заранее назюзюкался и едет на похороны. Поезд через пару часов.

- Ну и вот, - улыбаясь, подытожил сам экономист, недвусмысленно показывая бутылку водки.

Фуфырь приговорили сразу, без лишних слов, затей и реверансов, так, как приговаривают наши судьи к длительным срокам наших же сограждан. Пустую посуду приобщили к урне - так, как судьи приобщают к урнам жалобы, заявления и ходатайства подсудимых и осужденных. Вылакав пузырь, занюхав воздухом вокруг пирожкового киоска, собутыльники закурили. На душе стало теплее, и сама собой родилась весьма банальная мысль сгонять за второй. Когда экономист с венком узнал, что Шумахер тоже только что оттуда, вопрос, кому бежать, отпал сам собой. Вскоре вечнозеленый венок с траурной лентой затерялся в толпе.

Второй пузырь давили не спеша, сидя мордами к морю на террасе морского вокзала. Каждый думал: "Железяка рядом, мелочь есть, ночью на электричке поеду...". Причем действительно верил в это только один - Александров.

После третьей число собутыльников удвоилось. Проваливаясь в глубокий пьяный сон, Сироткин услышал обрывки чьей-то фразы: "Сегодня хата пустая...".

А поутру они проснулись. Не сами. При помощи наряда милиции общественного порядка губернского города В. В полупьяном виде в ближайшем линейном отделе внутренних дел на желдортранспорте Шаман и Шумахер были допрошены. Что с ними произошло дальше, они, кажется, поняли только после вручения им копии приговора. Мне они могли ничего не рассказывать. Я сам мог рассказать им про двух идиотов, которые, едва откинувшись, нажрались, подрались и снова поймали срок.

Причем мусорам их сдал собутыльник - в данной трагикомедии его роль сыграл мудак с венком на шее.

Из текста обвинительного заключения картина вырисовывалась следующая. После того, как была выкушана третья бутылка, появились новые желающие дерябнуть под шумок и на халяву. (Господи! Чего только не делается на Руси на халяву! Революции, перевороты, перестройки, убийства, приватизации...) Кто-то снова побежал за пойлом; кто-то чего-то с кем-то не поделил. Началась вялотекущая драка. Затем выпили еще, потом еще... Уснули тут же, не отходя от кассы и скамеек морвокзала.

Первым проснулся мужик с венком на шее. Без куртки на сутулых плечах, без ремня на жеваных брюках и с чужими туфлями на волосатых ногах. Не совсем узнав себя и место своего пребывания, он попытался вспомнить ход предыдущих событий. Получилось хреново. Мозгов хватило лишь на то, чтобы добежать до ближайшей ментовки и, дыша перегаром и туманом серого утра, сообщить легавым, что его обокрали.


Рекомендуем почитать
Письмена на орихалковом столбе

Вторая книга несомненно талантливого московского прозаика Ивана Зорина. Первая книга («Игра со сном») вышла в середине этого года в издательстве «Интербук». Из нее в настоящую книгу автор счел целесообразным включить только три небольших рассказа. Впрочем, определение «рассказ» (как и определение «эссе») не совсем подходит к тем вещам, которые вошли в эту книгу. Точнее будет поместить их в пространство, пограничное между двумя упомянутыми жанрами.Рисунки на обложке, шмуцтитулах и перед каждым рассказом (или эссе) выполнены самим автором.


Прекрасны лица спящих

Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)


Свете тихий

В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.


Ого, индиго!

Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.


Менделеев-рок

Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».


Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..