Человек с двойным дном - [82]

Шрифт
Интервал

Майя называла Московскую писательскую организацию рассадником стукачей, порывалась уйти оттуда, но все из-за того же пятого пункта тщетно мыкалась в поисках какой-нибудь подходящей работы.

А тут еще художники, причем самые близкие, в том числе и Оскар, выступают за наш отъезд. Лейтмотив: здесь все глухо. На Западе устроишь музей, устроишь выставки. Ты же понимаешь, как для нас это важно. Но я оставлял вопрос открытым. Какая-то работа есть, живу опять вольно. Пока намертво тиски не зажали, зачем уезжать?

А обстановка день ото дня становилась все невыносимей. Готовился процесс-спектакль Якира и Красина, первый послесталинский суд над политическими, где они облегчая свою участь, признаются в преступлениях, которые не совершали, поставят под удар «Хронику текущих событий», объявят Демократическое движение, то есть оппозицию, борющуюся за осуществление в СССР демократических свобод, — фикцией. Дескать, нет такого, а его программа и тактические установки подброшены в Советский Союз с Запада.

Этот процесс открылся 27 августа. Спустя день в печати разразилась двухнедельная свистопляска. Навалились в основном на Сахарова, по ходу лягали Солженицына. Знак к расправе подала «Правда». На ее страницах члены Академии Наук СССР осуждают недостойное сахаровское поведение.

Вслед за ними в «Известиях» выступают члены Академии медицинских наук:

«Мы, советские ученые-медики, оскорблены поведением академика Сахарова».

Члены Академии педагогических наук:

«Сахаров своими заявлениями роднит себя с реакционерами и поборниками войны».

Члены Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук:

«Сахаров встал на путь клеветника и отщепенца». Кое-кто из ученых, норовя выделиться из коллектива, чтобы сверху отметили их преданность, посылают в газеты самостоятельные гневные послания.

И на судебном процессе Якира-Красина подсудимые вносят свою лепту во всегосударственную травлю. Сообщают, что материалы, изготовленные академиком, использовались ими для антисоветской пропаганды, а Солженицын был чуть ли не главным руководителем и вдохновителем «Хроники текущих событий».

Хотя Лубянке в ту пору чуть ли не космических перегрузок — Сахаров, Солженицын, дело Якира-Красина было вроде не до художников, гебисты нашли время подсуропить и мне. Почувствовал их руку, едва прилетел в Узбекистан. Книга Сайяра в «Советском писателе» только что вышла, теперь ташкентские издательства должны бы проникнуться доверием к столичному поэту. Но не проникаются. Чаем угощают, а с переводами туго. Ссылаются на сокращение планов. А я достоверно знаю, что как раз сейчас ищут переводчиков. Нечто похожее через две недели повторяется и в Тбилиси.

И в Москве передо мной почти все издательские двери закрыты. Но разве когда вновь занялся пропагандой «живописного Самиздата» так окрестили мою коллекцию на Лубянке — не ведал, чем это кончится? То-то же и оно! Чего теперь жаловаться? А я и не жалуюсь. Перезимуем, как-нибудь выкарабкаемся. С таким настроением под занавес года мы с Майей и поехали проветриться в Ленинград. Соблазнили нас Юра и Ира Жарких. Ленинградцы, они появились в кругу московских неофициальных художников лишь несколько месяцев назад и с первого же прихода к нам прочно вошли в нашу жизнь.

Юра Жарких писал картины с начала шестидесятых годов, но, во всем требовательный к себе, лишь спустя десять лет решил приехать в Москву и показать их широкому зрителю. Успех пришел сразу. Особенно поражали созданные им портреты. Обладающий даром чувствовать людей, он воссоздает не внешний облик, а как бы изображает на холсте рентгеновский снимок души. Что-то от этого ясновидчества ощущается и в развернутых социально-религиозных композициях, среди которых чаще всего варьируется тема борца-диссидента, окруженного сонмом стукачей и обывателей, — слепые пятна в ячейках сети, опутавшей героя, — и тема нравственного очищения, запечатленная в распятии Христа. Оно, коричневое, тоненькое, подобное мучительно изогнутому, ссохшемуся корешку, присутствует почти в каждой картине.

Когда мы приехали в Ленинград, Юра работал над полотном из цикла «Беременные», очень для него важном, так как обнаженная женщина с огромным, вздымающимся животом представляется ему символом плодоносящего света, немеркнущей, вечно продолжающейся жизни.

Он так и не смог оторваться от мольберта, и мы пошли бродить по Ленинграду втроем с Ирочкой. Забивая переходы, магазины и кафе, по улицам царственного города двигалась толпа, а дивные строения венчались крашенной фанерой лозунгов. И лишь на пространстве широкой реки не было ни людей, ни лозунгов. Только ветер.

Ленинград, как всегда, поразил меня несоответствием формы и содержания, то есть крылатостью архитектуры и приземленностью жителей. Несчастное творение Петра! Когда-то центр подлинной аристократии как по духу, так и по происхождению. Революция сожрала и тех, и других. В опустошительные сталинские чистки двадцатых, тридцатых и сороковых годов, и в блокаду погибли остатки чудом уцелевшей русской интеллигенции. Из окрестных городков и деревень хлынул поток обывателей, уже обработанных советской пропагандой. Они с гордостью именовали себя ленинградцами, чванились и свысока посматривали на приезжих. В этой массе тонут отдельные истинно интеллигентные лица. Вокруг лишь высокомерные, самоуверенные физиономии:


Рекомендуем почитать
Лытдыбр

“Лытдыбр” – своего рода автобиография Антона Носика, составленная Викторией Мочаловой и Еленой Калло из дневниковых записей, публицистики, расшифровок интервью и диалогов Антона. Оказавшиеся в одном пространстве книги, разбитые по темам (детство, семья, Израиль, рождение русского интернета, Венеция, протесты и политика, благотворительность, русские медиа), десятки и сотни разрозненных текстов Антона превращаются в единое повествование о жизни и смерти уникального человека, столь яркого и значительного, что подлинную его роль в нашем социуме предстоит осмысливать ещё многие годы. Каждая глава сопровождается предисловием одного из друзей Антона, литераторов и общественных деятелей: Павла Пепперштейна, Демьяна Кудрявцева, Арсена Ревазова, Глеба Смирнова, Евгении Альбац, Дмитрия Быкова, Льва Рубинштейна, Катерины Гордеевой. В издание включены фотографии из семейного архива. Содержит нецензурную брань.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Альтернативная история Жанны д’Арк

Удивительно, но вот уже почти шесть столетий не утихают споры вокруг национальной героини Франции. Дело в том, что в ее судьбе все далеко не так однозначно, как написано в сотнях похожих друг на друга как две капли воды «канонических» биографий.Прежде всего, оспаривается крестьянское происхождение Жанны д’Арк и утверждается, что она принадлежала к королевской династии, то есть была незаконнорожденной дочерью королевы-распутницы Изабо Баварской, жены короля Карла VI Безумного. Другие историки утверждают, что Жанну не могли сжечь на костре в городе Руане…С.Ю.


Генерал Том Пус и знаменитые карлы и карлицы

Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.


Барков

Самый одиозный из всех российских поэтов, Иван Семенович Барков (1732–1768), еще при жизни снискал себе дурную славу как автор непристойных, «срамных» од и стихотворений. Его имя сделалось нарицательным, а потому его перу приписывали и приписывают едва ли не все те похабные стишки, которые ходили в списках не только в его время, но и много позже. Но ведь Барков — это еще и переводчик и издатель, поэт, принимавший деятельное участие в литературной жизни своего времени! Что, если его «прескверная» репутация не вполне справедлива? Именно таким вопросом задается автор книги, доктор филологических наук Наталья Ивановна Михайлова.


Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.


Моя неволя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.