Человек с двойным дном - [67]

— Что случилось? Почему вы так нервничаете?

— Мою жену вчера выгнали с работы, и не притворяйтесь, что вам об этом ничего не известно.

— Но мы действительно не всевидящие!

— И вы, конечно, не можете повлиять на Лесючевского?

— Уверяю вас, вы переоцениваете наши силы. У Лесючевского большие связи.

— В вашей организации?

— И не только в нашей (от неожиданности, что ли, он такое ляпнул!). Но прошу вас, Александр Давидович, не наломайте дров! Что-нибудь придумаем.

А, испугались скандала! Прерываю разговор, не прощаясь, и поднимаюсь в издательство за портфелем, который швырнул на пол, когда обрушился на Лесюка. Но что это?! Грозный директор не пошел пить чай, и я застал его на прежнем месте. Будто и не было у нас никакого столкновения. Предлагает пройти в кабинет.

Нужно знать Лесючевского, чтобы понять, как дорого обходится ему видимое спокойствие. Мини-Сталин, не терпящий от подчиненных ни малейшего возражения, владыка, которому маститые авторы присылают угодливые письма с мольбами об издании, он вынужден надеть маску перед люто оскорбившим его каким-то Глезером. Значит, гебисты уже успели вмешаться, уломали его. Любопытно, на чем они поладили. Скоро узнаю.

У него в кабинете полный синклит: секретарь партийной организации, главный редактор, заведующие отделами. Собрал на всякий случай свидетелей. И задушевно с другого конца длинного стола:

— Какой же вы эмоциональный человек!

— Столько травят — станешь эмоциональным!

— Ничего же трагического не произошло. Вашу жену я уволил, но переведенную вами книгу Заура Болквадзе в издательском плане восстановил.

Я — ошарашенно:

— Когда?!

Он — невозмутимо:

— Сегодня. В итоге вы можете заработать политический капитал… Вы меня понимаете?

— Нет.

— Когда о вас опубликовали фельетон, западные журналисты его комментировали?

— Да.

— О том, что вас лишили заработка, — писали?

— Да.

— А теперь сообщат, что вашу жену уволили?

— Понятия не имею.

— Постарайтесь, чтоб сообщили… — И прищурившись, глядит на меня. — Они напечатают, вы же отправите в «Литературную газету» письмо и разоблачите их: какое это, мол, преследование, когда «Советский писатель» выпускает мою книгу? А сокращение штатов в каждой стране бывает.

И все вокруг согласно кивают старому провокатору. Вот о чем он сговорился с гебистами! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Ловцом дипломатов-шпионов стать отказался, пускай тогда иностранных журналистов в лужу посадит. Ловко замыслили, да без толку. Не нужен мне ваш политический капитал!

Но все равно книгу Заура Болквадзе вскоре опубликовали. Очевидно, рассудили так: деньги за перевод Глезер получил еще в феврале 1970 года. Давным-давно проел. Значит, финансовой подмоги ему никакой. Зато если поднимет шум по поводу гонений не только на него, но и на жену, ткнем в нос книжкой. Что зря врете? Кто вас трогает?

А с Профкомом литераторов история затянулась. Весна прошла. Промелькнуло лето. Осень настала. Прибытков ни мычит, ни телится. На вопросы отвечает нечленораздельно. В соответствии с приказом тянет волынку. Вполне естественно: гебистам не по нраву, что я на их крючок никак не попаду. В конце сентября они вновь засуетились:

— Вы слышали, — спрашивают по телефону, — что во французском журнале «Jardin d‘arts» вас называют подпольным коллекционером, а ваших художников — подпольными?

— Нет.

— И вообще журнала не видели?

— Не видел.

— Ну, здесь такое написано!.. Необходимо опровергать. Мы уже окончательно договорились с Прибытковым о вашем восстановлении. Но если вы отмолчитесь, не дадите отпора враждебным инсинуациям, то это все затруднит.

Бойкие торговцы с Лубянки! Во что бы то ни стало им хочется купить меня.

— Я же не читал статьи. Как мне ее опровергать?

— Вы что, нам не верите?

— Верю, но должен сам прочесть.

— Мы пришлем вам перевод.

Ну, уж нет! Ведь подсунут Бог знает что.

— Лучше оригинал.

И снова:

— Александр Давидович, мы вам доверяем, а вы нам — нет.

— Михаил Вячеславович, как говорится, — доверяй, но проверяй.

Привезли фотокопию. Статья известного французского искусствоведа Мишеля Рагона, который недавно был у меня. Никаких «враждебных инсинуаций» в ней нет. Но термин «подпольный» употреблен, конечно, неточно, да и легкомысленно, учитывая наше положение. Только по поводу этого термина и возможно с ним дискутировать. Сажусь сочинять. Вначале выписываю из словарей значение слова «подпольный» и доказываю, что ни ко мне, ни к художникам он не относится: свою коллекцию я не скрываю, художники пишут свои картины открыто. Плохо лишь то, что их на Родине не показывают. И подробно описываю трудности, с которыми сталкивался, организовывая экспозиции неофициальной живописи.

Оскар смеется:

— Такую статью даже КГБ нигде не протолкнет.

Но это их забота. С двумя тоненькими школьными тетрадками, исписанными моим кошмарным почерком, еду на Лубянку. Михаил Вячеславович и Андрей Григорьевич заранее поздравляют:

— Скоренько справились, Александр Давидович! Почитайте, пожалуйста, вслух. В вашем тексте не разберешься.

Заход насчет подпольного им понравился. Потом нахмурились:

— Где же вы намерены это публиковать?

Прикидываюсь дурачком:

— Я думал — вы уже договорились с «Советской культурой» или «Литературной газетой».