Человек с двойным дном - [107]

— Думаю, что нет.

Соглашается:

— И я так думаю.

Собственный ли почин у него Колыма? Нет. Скорей всего в очередной раз меня и художников пугает КГБ. Внезапно послышался характерный щелчок — кассета кончилась. Водевильная ситуация. Магнитофон в портфеле гудит, я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Все понявший Ащеулов притворяется, что ничего не произошло, только чувствую, теперь подбирает каждое слово. Так, под аккомпанемент аппарата, ничем закончилась наша встреча. Окончательно ответить насчет помещения он назначил на 13 ноября.

А дома с утра до вечера названивает телефон. Мне его поставили, пока ездил в Тбилиси, словно в награду за Измайлово. Четыре года тщетно добивался, уже махнул рукой, и неожиданно получил. Теперь гебистам удобнее подслушивать — сидит человек дома, по автоматам и соседям не болтается. Информация сама им в руки идет. Да и удобно засекать самых активных корреспондентов, которые чересчур интересуются, будет ли в декабре выставка, состоится ли процесс.

По вечерам квартира похожа на боевой штаб. Все время люди, разговоры, дискуссии. И тревожное ожидание — чем обернется наше наступление? Неужели до суда доведут? Не очень-то верится. Правда, покамест мы вроде бы уверенно владеем инициативой. Сразу вслед за праздниками ответчик был вынужден пожаловать на встречу с нами. В едином лице две организации — Управление дорожным и транспортным хозяйством и Черемушкинский райсовет — представлял Половинка. Будто в противовес незадачливой фамилии ее хозяин выглядел внушительно-кряжистый, плотный, большеголовый, этакий матерый медведь.

Протягиваю Алешину фотографии, объясняю, что номера машин проверены, все они из хозяйства Половники. Если мало четырех, принесем и другие. И, как нечто обыденное, предлагаю попросить телевидение ФРГ показать на суде свой фильм, снятый 15-го сентября.

Судью словно током ударило:

— Не надо!

И тут же зарокотал Половинка, дескать, сорвали субботник, лишили рабочих заработка, да еще и судиться лезут. Он сжал волосатые кулаки:

— Мы встречный иск подадим! Пусть оплатят простой людей и техники!

Тогда Жарких напомнил, что ленинский субботник — вещь добровольная, безвозмездный вклад в строительство коммунизма. И ответчик увял, только попросил Алешина дать время, чтобы подыскать опытного юриста. Судья с готовностью согласился и потребовал от нас написать к искам дополнительные объяснения, ибо наша и половинкинская версия противоположны. Ясно, что все это липа. Никому наши бумажки не нужны. Опять небось время тянут. Ладно, 12-го в суде увидим. Откуда нам было знать, что гебисты уже запланировали прямолинейную без всяких хитростей, операцию и судья только выполняет их задание. Вечером 11-го приносят открытку от Алешина: суд переносится на 14-ое. Обидно, что наш порыв спускают на тормозах. И что им дадут двое лишних суток? Ответ мы получили наутро. Едва сажусь на кухне пить чай, под окном останавливается темно-синяя «Волга», из нее вылезают двое и направляются к подъезду. На лицах (метит их Господь!) словно отштамповано: сделано на Лубянке. Звонят. Открываю. Входят решительно. Первым тот, что помоложе, пошире в плечах, с непримиримым, цепким взглядом. За ним, видимо начальник, худой, как щепка, длинный, меланхоличный.

— Глезер Александр Давидович? — полуспрашивает, полуутверждает младший.

— Да, А вы кто?

— Капитан безопасности Белов.

— Предъявите документы.

Показывает. Другой называет себя Новиковым, но когда я вновь требую удостоверения, торопливо вмешивается Белов:

— Это неважно! Одевайтесь и поехали.

— Куда и зачем?

— Нужно побеседовать.

— Давайте здесь.

— Нет, разговор такой, что необходимо подъехать к нам.

— У вас есть повестка?

— Неужели вам необходима повестка? Можем привезти.

Тут бы их и помурыжить, да себе дороже — одно ожидание изведет.

— Я не формалист. Только сперва чай допью.

— Вернетесь и допьете, — наглеет капитан.

— Нет уж, придется вам потерпеть. Чай я выпью сейчас. — И иду на кухню. Зову:

— Проходите сюда, в комнатах еще не прибрано.

— Ничего, ничего, — басит Белов, — посмотрю картинки.

А у меня на письменном столе черт знает какие книги навалены и самиздатовская литература. Накануне вечером читали.

— Я же вас просил не ходить по квартире! И картины не приглашал смотреть!

Старший что-то шепнул Белову. Тот утихомирился. В комнаты гебисты не идут, но и на кухню тоже. Переминаются в узком коридоре. Чай пью стоя (проклятая интеллигентность! Люди ждут. Если бы люди!) и гадаю, как сообщить Оскару, что меня увозят. И будто услышал меня Алешка, появился, словно из-под земли. Прибежал из школы — тетрадь забыл. Выбежал и задержался под окном. Я ему вполголоса:

— Беги к дяде Оскару!

Он помчал, а капитан Белов мне:

— Александр Давидович! Так мы с вами не договаривались!

— Мы с вами вообще ни о чем не договаривались!

Садимся в машину. Начальник-молчальник рядом со мной. Белов впереди. Командует мордастому шоферу:

— На Лубянку!

Это чтобы меня запугать. Психологический прием. А у меня в запасе свой. Напяливаю темные очки, сигарету в мундштук и дымлю. Достаю жвачку. Жую. Едем, словом не перемолвимся, как на похороны. Вот и площадь Дзержинского и Малая Лубянка. Стоп. Через узкую дверь, минуя охранника, вперившегося в мой паспорт и заранее заготовленный пропуск, в серый мрачный двор и дальше в подъезд.