Человек с большим будущим - [40]

– А ты не знаешь, из какой области был этот законопроект?

– Каучук. Кажется, что-то о пошлинах на импорт из Бирмы.

– Они поспорили о налогах? – переспросил я обескураженно.

С предположением, что Маколи мог убрать завистливый коллега, приходилось распрощаться. Госслужащие и так довольно сдержанный народ, но даже будь они вспыльчивы как порох, несогласие по вопросу налогов на каучук вряд ли тянуло на мотив для убийства. Я решил двигаться в другом направлении.

– Маколи когда-нибудь брал работу на дом?

– К сожалению, постоянно, – ответила Энни. – Работа была смыслом его жизни.

Почему-то мне стало неуютно от ее слов.

– Отчего же «к сожалению»?

– Оттого что время от времени документы куда-то девались, и я никогда не знала, потерялись они совсем, оказались по ошибке в другой папке или лежат дома у Маколи.

– Его смерть, наверное, здорово все усложнила.

– Да, возникли некоторые трудности, – согласилась она. – Как я вчера уже говорила, Маколи отвечал за кучу вопросов. Многие дела в отделе не двигались без его подписи. И тут мы не можем найти кое-какие документы, которые мистер Стивенс должен был срочно подписать вместо Маколи. В конце концов мне пришлось идти в квартиру мистера Маколи и искать их там.

– Нашла?

– К счастью, да. Иначе бы вышел страшный скандал. Но Стивенс подписал их только сегодня утром. В итоге мы опоздали где-то на день, не больше. Не идеально, но и не конец света.

Это объясняло ее визит в квартиру Маколи. Я облегченно вздохнул, и вместе с этим вздохом благодарно рассеялись все мои сомнения касательно мисс Грант.

– А как идет твое расследование? – спросила она.

Сперва я хотел по привычке отделаться какой-нибудь ничего не значащей чепухой. Честно говоря, так и следовало поступить. Но у меня слабость к красивым женщинам. Они меня обезоруживают. А может, мне просто не хочется их огорчать. Я допил кофе и рассказал ей все как на духу: что пока все мои поиски скорее генерировали тепло, чем проливали свет, и что, по моим ощущениям, все опрошенные что-то недоговаривали.

– Надеюсь, это ты не обо мне, Сэм? – сказала она.

– Конечно, нет, – поспешил я ее уверить. – Мне кажется, ты чуть ли не единственная, кто рассказал все.

Одиннадцать

Я простился с Энни на ступенях «Дома писателей» и пешком направился обратно на Лал-базар, стараясь выжать как можно больше из редкой тени, отбрасываемой зданиями на моем пути.

На столе меня ждали три новые записки на желтой бумаге, и я уже начал подозревать, что в мое отсутствие кабинет выполняет роль вспомогательного почтового сортировочного центра. Первая записка была снова от Дэниелса с просьбой зайти к нему. На ней стояла пометка «срочно», поэтому я смял ее и отправил по адресу – в мусорную корзину.

Вторая была от Банерджи. Он поговорил с посыльным из клуба «Бенгалия», и тот рассказал, что в ночь, когда был убит Маколи, Бьюкен отправился спать сразу, как только разъехались гости, и вышел к завтраку следующим утром около десяти часов. А вот с кем Бьюкен разговаривал в тот вечер, сержанту выяснить не удалось: администратор то ли не смог, то ли не захотел ответить на этот вопрос.

Третья записка была от Дигби. Военная разведка удовлетворила запрос комиссара, и нам вернули доступ к месту преступления. Даже обещали оказывать «любую помощь». Это был милый штришок. Представьте, что вам сперва дали в лицо кулаком, а потом спрашивают, не помочь ли как-нибудь с перевязкой.

Я поднял телефонную трубку и позвонил в кабинет Дигби. Ответа не было. Я уже собирался идти на поиски, как вдруг в дверь постучали и вошел Банерджи.

– Вскрытие, сэр. Оно назначено на три часа. Вы собираетесь присутствовать?

– Да, и хочу, чтобы вы тоже там были.

На середине Колледж-стрит расположена больница медицинского колледжа, а в ее подвале находится морг Имперской полиции. Кажется, морги всегда устраивают в подвалах, как будто немного полежать ниже уровня земли – это такой логичный первый шаг в направлении кладбища. Этот морг ничем не отличался от прочих: стены и пол выложены белым кафелем, искусственный свет, и повсюду стоит тошнотворная вонь формальдегида и человеческой плоти.

Нас встретил судмедэксперт, сам похожий на мертвеца. Он представился доктором Агнцем. На вид чуть старше пятидесяти, кожа бледная, чуть ли не серая, почти как у трупов, с которыми Агнец работал. Он был упакован в резиновые сапоги и перчатки, белый фартук повязан поверх синей рубашки с галстуком-бабочкой, красным в точечку, отчего судмедэксперт издалека немного напоминал вышедшего на пенсию клоуна.

Не тратя лишнего времени на любезности, он спешно повел нас в помещение анатомического театра. Там стоял резкий запах, а пол блестел от воды. В центре возвышался секционный стол, и на его широкой мраморной поверхности возлежали бренные останки Маколи, все еще облаченные в запятнанный кровью смокинг. Стол был слегка наклонен в сторону стока. Рядом разместились рабочие инструменты доктора – набор пил, сверл и ножей в духе раннего Средневековья. Нас уже ожидали два человека. Первый – полицейский фотограф, с ящичным фотоаппаратом, вспышечными лампами, треногой и пластинами для съемки. Второй, как я заключил, был помощником доктора, пришедшим, чтобы записывать его наблюдения, – секретарь, которому достается писать под диктовку самые мрачные тексты.