Человек рождается дважды. Книга 1 - [16]

— Отстань, дур-ре-мар, — в тон ему ответил Колосов.

Краснов продолжал:

— На огромной реке, протяжённостью более двух тысяч километров, за триста лет с момента открытия в среднем и нижнем течении возникли всего три поселения: Нижне-Колымск, Средне-Колымск и Верхне-Колымск. В царское время они назывались даже городами. Городами, — повторил он и пожал плечами. — Эти города состоят из беспорядочно разбросанных юрт и таёжного типа избёнок с населением в сто пятьдесят — двести человек. В верхнем течении ещё три села, или улуса: Сеймчан, Таскан и Оротукан. Возможно, вы представляете себе сёла в российском понимании? Ошибаетесь. Колымские сёла — это десяток одиноких юрт, разбросанных по берегу на расстоянии четырёх-пяти километров друг от друга. Малолюдно, не правда ли? Зато есть где развернуться.

Его рука легла на устье реки.

Поднялся Белоглазов.

— Я познакомился с записками купца Бережного и доктора Мицкевича, занимавшегося в конце девятнадцатого века организацией лепрозориев в Вилюйске, ОймЯконе и в Средне-Колымске. Ужас! — поёжился Толя.

— Было и так. — Лицо Краснова стало суровым. — В Верхне-Колымск ссылался декабрист Назимов. В Средне-Колымске был Бобрищев-Пушкин. На новое место ссылки в Туруханск он прибыл уже помешанным. — И Краснов рассказал о том пути, который нужно было проделать, чтобы добраться до низовий Колымы.

Колосов смотрел на него влюблёнными глазами. Ему нравился этот загорающийся взгляд и упрямые морщинки в уголках губ. Это был его герой.

Краснов положил руку на среднюю часть карты, где была уже нанесена сетка обследованных речек и ключей.

— Это золотоносный район с его пятью приисками: «Среднекан», «Таёжник», «Утинка»… — перечислял он их названия. — Старательские бригады работают в тайге и живут где придётся. Порой рубят бараки-зимовья, а то просто ютятся в шалашах. Техника — лопата и кайло. Отработали ключик, переходят на новое место. Зимой, когда горные работы не ведутся, большинство из них уходит в Нагаево.

— Хвалиться наготой по меньшей мере неумно, — съязвил Поплавский. — Эпоха индустриализации, а вы лопата?

— А мы вовсе не хвалимся, но и не скрываем, — спокойно ответил Краснов. — Да, прииски сегодня бедны, но завтра будет всё иначе, потому что они неизмеримо богаты! Может, вы думаете — золотом? Не только. Я имею в виду наших советских людей. Это они открыли месторождения золота. Спустились по непроходимой Бохапче, проложив трудный, но сравнительно короткий путь к приискам. Голодали, болели цингой, но не отступили. — И он стал рассказывать о трудовых подвигах рабочих, геологов, разведчиков,

— Вы, товарищ руководитель, расскажите-ка о голоде. Наша задача бороться с трудностями, а не гордиться, что уморили не всех, — снова с Ядовитой насмешкой проговорил Поплавский.

Краснов невозмутимо посмотрел на него.

— Я даже не знаю, кто вы, товарищ, но ваш Язвительный тон не делает вам чести.

— Я прочёл объявление о беседе и считаю правомерным задавать вопросы, — грубо перебил Поплавский. — А кроме того, не следует уклоняться от критических тем. Это тоже унижает вас как коммуниста.

Краснов снова доброжелательно ответил, хотя Колосов заметил, как учащённо пульсировала вена на его виске. Поплавский продолжал задираться и, казалось, задался целью вывести секретаря парткома из равновесия.

Колосов, не выдержав, подошёл к Поплавскому.

— Вы пьяны! Или замолчите, или я вас сейчас окуну в море.

— Распоясался, — раздался дружный шум на палубе.

Краснов поднял руку, и все замолчали.

— Это помеха и не больше, — улыбнулся он. — По следам первых пионеров идёт целая армия таких же мужественных людей, и это вы, друзья. Вам будет о чём рассказать своим детям и внукам. Возможно, не один из вас золотыми буквами запишет своё имя на страницах истории края.

Он посмотрел на часы и озабоченно добавил:

— Да, кроме разговоров, нужно сегодня посмотреть, всё ли подготовлено для горняков. До пароходов на Среднекан надо целую зиму прожить.

Он снял карту и, уходя, ещё раз напомнил:

— Не забывайте русских людей, ходивших транспортами в Нижне-Колымск. А мы с вами ещё и советские люди и большевики.

ГЛАВА 5

Только Фомин лёг, как далёкая вспышка молнии блеснула в окне и донеслись глухие раскаты грома. Он нехотя встал и закрыл окно. Ничего, надышусь на пароходе, — подумал он и посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Он снова забрался под одеяло, торопливо и жадно затянулся несколько раз и положил папиросу на уголок стола.

Подготовка этапа на Колыму потребовала огромного напряжения, всё это время приходилось работать до глубокой ночи. Сегодня начальник лагеря приказал выспаться и быть готовым к отъезду.

Снова несколько вспышек осветило комнату, и казалось, заурчало всё небо. Фомин закрылся с головой и, положил руку на ухо. С самого детства гроза вызывала у него неприятное чувство смятения. Раскаты грома удалялись.

— Фомин, проснитесь! — откуда-то издалека звал его Роев.

— Встаньте, товарищ Фомин, — настойчиво повторил голос над самой головой. — В лагере чрезвычайное происшествие.

Он открыл глаза и увидел озабоченное лицо старшего воспитателя.

— Да, да, побег, — торопливо говорил Роев, пододвигая стул с его одеждой. — Это большая для всех неприятность.