Человек планеты, любящий мир. Преподобный Мун Сон Мён - [27]

Люди обычно приходили на службы в чистых белых одеждах. Мы пели одни и те же гимны десятки раз, и это придавало нашим собраниям пылкости и страсти. Члены нашей общины чувствовали столь сильное вдохновение, что начинали рыдать взахлеб, поэтому люди называли нас Церковью плача. Когда заканчивалась служба, прихожане рассказывали о благодати, которая снизошла на них во время служения, и мы, слушая эти рассказы, буквально переполнялись этой благодатью и словно уносились куда-то вверх, в небеса.

Со многими членами нашей Церкви происходили разные духовные явления. Кто-то из них впадал в транс, а кто-то начинал пророчествовать; кто-то разговаривал на разных языках, а кто-то их переводил. Иногда к нам заглядывал кто-нибудь, кто еще не стал членом Церкви, и тогда к такому человеку подходил кто-нибудь из членов и, не открывая глаз, хлопал его по плечу. После этого гость мог внезапно разрыдаться и горячо помолиться в раскаянии. В такие минуты нашу общину овевало жарким пламенем Святого Духа, и благодаря ему многие люди излечивались от хронических болезней — да так, словно никогда и не болели! Ходили слухи, что кто-то доел за мной остатки риса и вылечился от проблем с пищеварением. Люди начали поговаривать: «Еда в этой Церкви обладает лечебными свойствами!», и многие стали дожидаться, когда я закончу есть, чтобы отведать рис, оставшийся в моей тарелке.

Слухи об этих феноменах разлетались очень быстро, и вскоре наша община разрослась так, что людям уже не хватало места в доме. Две бабушки, Чи Сын До и Ок Се Хён, пришли к нам в Церковь потому, что увидели сон, в котором им было сказано: «С Юга пришел молодой духовный учитель и поселился напротив Мансудэ[13] — пойди и повстречайся с ним!» Никто не приводил их к нам; они сами пришли по адресу, указанному во сне. Войдя в мой дом, они обрадовались, узнав, что я и есть тот самый человек, о котором говорилось во сне. Мне достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять, зачем они пришли. Когда я, не спрашивая их ни о чем, сам ответил на их вопросы, они были просто вне себя от радости и изумления.

Я учил Слову Бога, приводя примеры из собственной жизни. Может быть, именно поэтому многие люди смогли получить четкие и ясные ответы на те вопросы, на которые прежде ответов не было. Некоторые прихожане из крупных церквей присоединялись к нашей Церкви, стоило им услышать мои проповеди. Как-то раз к нашей Церкви за один день присоединилось пятнадцать посвященных членов церкви Чансудже, самой крупной церкви в Пхеньяне, что повлекло за собой мощный протест со стороны старейшин этой церкви.

Свекор госпожи Ким Ин Джу был видным общественным деятелем Пхеньяна. Их дом примыкал к церкви, которую он посещал. Но эта женщина вместо того, чтобы ходить в ту же церковь, тайком приходила к нам. Чтобы уйти из дома без ведома свекра, она шла на задний двор, карабкалась на один из громадных глиняных горшков и перелезала через забор. Она проделывала все это, будучи беременной, а между тем забор был в два или три раза выше человеческого роста. Сколько мужества ей требовалось для этого! Но однажды свекор узнал об этом и сурово ее наказал. Я сразу почувствовал, когда это произошло. В те дни, когда у меня начинало сильно болеть сердце, я посылал кого-нибудь к дому госпожи Ким, и эти люди, стоя у ворот, слышали, как жестоко ее избивает свекор. Он так зверски бил ее, что у нее из глаз лились кровавые слезы. Однако потом она рассказывала, что при мысли о том, что за воротами стоят члены Церкви и молятся за нее, боль сразу же утихала.

«Учитель, как вы узнали о том, что меня бьют? — спрашивала она позднее. — Когда наши члены подходили к воротам, боль уходила прочь, и свекор чувствовал, что ему уже не хватает сил меня избивать. Почему так происходило?»

Родители мужа не только били ее, но и привязывали к стойке ворот, однако она все равно приходила к нам в Церковь. В итоге члены ее семьи пришли и избили меня, порвав на мне одежду и разукрасив лицо синяками. Я даже не пытался дать им сдачи, так как знал, что в этом случае положение госпожи Ким станет еще хуже.

Чем больше прихожан крупных пхеньянских церквей приходило к нам на службы, тем сильнее пасторы этих церквей ревновали к нам и тем чаще жаловались на нас в полицию. Для коммунистических властей религия была как заноза в боку, и они искали любые возможности выдернуть ее одним махом. Поэтому они с радостью ухватились за идею, которую подали им пасторы, и арестовали меня. 11 августа 1946 года меня обвинили в том, что я перешел на Север с целью шпионажа, и заключили под стражу в полицейском участке Тэдон. Мне предъявили ложное обвинение в том, что я был послан в Северную Корею южнокорейским президентом Ли Сын Маном с целью подготовки к захвату Севера.

Они даже привлекли к делу советского следователя, но он так и не смог отыскать в моих действиях хоть какой-нибудь состав преступления. В конце концов, продержав меня в тюрьме три месяца, они признали меня невиновным и выпустили на свободу, но к тому времени я уже был мало похож на человека. Я потерял столько крови во время пыток, что находился на грани жизни и смерти. И тогда члены Церкви забрали меня и выходили. Они жертвовали ради меня своей жизнью, не ожидая ничего взамен.