Человек-огонь - [8]

За поселком, на краю бора росла старая сосна с мощными ветвями, с потрескавшейся корой на стволе в два обхвата. Она перешагнула «царскую» дорогу и остановилась впереди бора, приняв на свою широкую грудь удары степного ветра. У этой сосны, окруженной молодой порослью, часто встречались поселковые парни с Андреем Кузьмичом.

Воскресенья Андрей Кузьмич проводил с Колей Томиным. Они удили рыбу, собирали грибы, ягоды, купались. Коле нравилось, что дядя Андрей разговаривал с ним, как со взрослым. Мальчик узнал, как появились на земле бедные и богатые, какая будет жизнь, когда не будет буржуев и нищих, а все люди станут равными. Только такая жизнь сама не придет. За нее надо бороться, и борьба эта жестокая, страшная. Того, кто пойдет по этому пути, ожидают тюрьмы, каторга, а может быть и виселица.

Андрей Кузьмич как-то сказал Коле:

— Тебе, сынок, со мной одному скучно. Пригласи-ка за грибами Сашу и Ахмета. Веселее будет.

Дядя Андрей и его юные друзья вышли на опушку бора с полными корзинами грибов и присели отдохнуть под кроной сосны-великана.

Над лесом поднялось яркое солнце.

Андрей Кузьмич прищуренными глазами взглянул на небо и громко продекламировал:

И если гром великий грянет

Над сворой псов и палачей,

Для нас все так же солнце станет

Сиять огнем своих лучей.

— Дядя Андрей, а кто такие псы и палачи, — несмело спросил Саша.

— Большой дом в ауле за Тоболом видел?

— Видел.

— В нем живет палач Кобек. Он грабит людей и глумится над ними. И в вашем поселке есть палачи, которые сосут кровь из трудового народа — маслозаводчик Харинас, атаман Полубаринов.

— Кобек-то бусурман, а наш атаман… — возразил Саша, но дядя Андрей перебил его:

— Оба они одним миром мазаны. Кобек имеет табуны лошадей и овец, а ваш атаман сотни десятин земли.

Ахметка пожаловался.

— Работай, работай — атаман била, Харинас била. Шибка плохо.

— Над всеми этими палачами есть главный палач, — продолжал дядя Андрей. — Царь. Подрастете, вас научат саблями рубить, пиками колоть, нагайками бить рабочий люд, псов царских постараются из вас сделать.

— Я никогда не буду псом, — сказал, как клятву дал, Коля.

— Заговорился я с вами, а мне пора к атаману, отметиться надо, что я дома. Боится ваш атаман разлуки со мной, вот как он меня любит.

…Страда в том году была нерадостной: палящее солнце и суховей выжгли хлеба. Коля вырывает редкие низкорослые стебли пшеницы и складывает их в кучи. Пот ручьями катится по лицу, ест глаза. Разломило спину. Невмоготу стало, и он разогнулся. Со стороны Усть-Уйской станицы показалась пыль. Через минуту на пригорок выползла телега с двумя конными стражниками по бокам. Коля приложил ладонь ко лбу, вгляделся — и ему показалось, что он летит с обрыва.

— Дядя Андрей! Андрей Кузьмич! Куда вы едете, куда?!

— Не я, сынок, еду, меня едут, — шуткой ответил Искрин.

Андрей Кузьмич поднял руки, и звон цепей сполохом отозвался в юном сердце.

В воздухе свистнула нагайка, по щеке дяди Андрея потекла струйка крови. Второй стражник стукнул плашмя саблей по спине возницу, который сидел до этого истуканом, надвинув на глаза картуз. Возница с остервенением стал хлестать коня, и телега, дребезжа по «царской» дороге, скоро скрылась в лесу.

Коля упал на траву и горько заплакал.

Подавленный случившимся он медленно побрел с пашни.

Кому рассказать о своем горе? Кому излить обиду?

Неожиданно для себя он оказался у маслозавода.

— Коля? Кто тебя била? — встревожился Ахмет.

— Дядю Андрея увезли.

— Зачем везли? Куда везли?

— Стражники…

— Ай-ай-ай! Хороший человек — тюрьма садил; плохой человек — дома гулял. Зачем так, Коля?

— Не знаю, Ахмет, не знаю, — ответил Коля, сдерживая навернувшиеся слезы.

Оставшееся после раздела с матерью имущество Николая Томина поселковый сход решил продать, а деньги положить в банк до призыва на службу, когда ему нужно будет купить коня, сбрую, обмундирование, шашку и пику. А потом начались торги. Каждый богатей не прочь был взять парня под опеку, благо подопечный здоров, трудолюбив и исполнителен. Бородачи сцепились. Николай стоял посреди толпы и, чтобы не видеть ощеренные рты «благодетелей», хулящих друг друга, отвернулся. На пригорке его сверстники играют в догонялки, у них никаких забот.

— Что, тебе, за скотинушку торгуются, — раздался голос казака Гордея Алтынова.

Эта оброненная как бы невзначай фраза больно ударила по самолюбию подростка.

Громко, перебивая шум, Николай сказал:

— Вы, господа старики, торгуйтесь, а я пойду.

…После схода дядя Леонтий в раздумье проговорил:

— Сам видишь, Кольша, у меня своих ртов много, и вряд ли я их прокормлю до нови. Подайся-ка ты в Куртамыш, там знакомый купец живет, он, бог даст, пристроит тебя к делу.

Взяв котомку, Николай вышел, понуро опустив голову.

Так, не поднимая головы, медленно плелся он по улице. Завернув за церковь, Николай столкнулся с Ахметкой Нуриевым.

— Ахмет! Ты зачем здесь, промерз ведь?

— Ай-ай! Почему так говоришь? Твоя идем провожать.

— Меня?!

И как-то сразу посветлело у паренька на душе.

По бору шли молча. Вот лес оборвался, перед подростками раскинулась бескрайняя степь. Остановились у памятной сосны.

— Куда идешь?! Зачем Ахмета бросал? — дрожащим голосом спросил Нуриев.