Человек-огонь - [78]

Серышев настаивал на своем.

Вызвали Читу. И хотя там было только шесть часов, Василия Константиновича ждать не пришлось.

Николай Дмитриевич доложил о прибытии Троицко-Савского полка, передал о разногласиях с комфронта. С минуту из аппарата бежала немая лента. И снова знаки Морзе:

«Вам дан приказ, выполняйте. Немедленно следуйте на станцию Ин. Готовьтесь тщательно. До моего приезда большого дела не начинать. Вступайте подчинение фронта, инициатива обеспечена».

…Среди безбрежных лесов и сопок затерялась небольшая станция Ин. Здесь находится штаб Инской группы войск.

При входе состава на стрелки, Томин зорким взглядом схватил неполадки — все пути забиты составами, и среди них — бронепоезда с потухшими топками.

— Вот уж и впрямь: между глаз нос потеряли. Попробуй-ка пусти их в бой. Полюбуйтесь, товарищи! Мешочники и разные спекулянты забили вокзал, а куда раненых прикажете класть? — как будто в этом виноват Русяев и Диктович, грозно спросил Томин.

Пройдя привокзальную площадь, Томин со своими товарищами повернул за угол, и тут нос к носу столкнулся с однополчанином Захаровым.

— Николай Дмитриевич! — радостно, как сын встретивший отца, воскликнул Захаров. — Каким ветром?

— Александр Николаевич! Так это ты есть Захаров — начальник штаба?! Что, думаю, за Захаров, а на тебя и не подумал, — проговорил Томин.

— Виктор Сергеевич! Вот здорово! И тебя занесло в наши края!

Весело разговаривая, они вошли в штаб.

Томин представился командующему Инской группы Попову, проговорил:

— Главком Блюхер приказал мне принять командование и возложил задачу по подготовке войск фронта к наступлению. Начальником штаба назначаю Русяева. А это, — указал он на Власова, — старший помощник начальника штаба по оперативной части: прошу любить и жаловать. Товарищ Диктович — военком.

Захаров обрадованно заявил:

— Вот это дело! Ну, посудите сами, какой же из меня, к черту, начальник штаба? Писанина заела, бумагами завалили, директивы, директивы. Бог же вас принес на мое счастье!.. Не справляюсь я, честно говорю. Выше моей головы работа.

Попов предложил пообедать, но Томин отказался.

— Везите нас сначала на передовые, — распорядился Николай Дмитриевич. — А перекусим в пути, у солдата в мешке всегда найдется кусок хлеба и щепоть соли.

Постукивая на стыках рельсов, ручная дрезина быстро помчалась на восток.

— Вот теперь на вольном воздухе и перекусим, — предложил Томин. — Раскошеливайся, Аверьян, угощай.

— Есть раскошеливаться! — улыбнувшись, ответил тот и, развязав вещевой мешок, отрезал каждому по ломтю хлеба и куску сала.

Дрезина шла быстро, тонкие шинели насквозь пронизывал ветер, а Томин с аппетитом ел хлеб и сало, расспрашивая Захарова о путях-дорогах.

Шел оживленный разговор, смех, шутки, словно все они ехали не на передовую позицию.

— Тпру, стой! — проговорил Захаров, когда дрезина поравнялась с одинокой казармой.

Командиры спрыгнули, увязая по пояс в снегу, подошли к дому. Томин первым открыл дверь. В казарме находилось двадцать народоармейцев. Одни, накинув на себя полушубки или шинели, протяжно храпели, другие, окружив рассказчика, громко хохотали, третьи обедали. У окна примостился пожилой мужчина с глубокими залысинами на лбу, длинными черными усами. Он крутил разбитый сапог и так и сяк, удивленно разводил руками, не зная, с которой стороны к нему подступиться.

На вошедших никто не обратил внимания.

— Кто старший команды? — спросил Захаров.

— А что надо? — отозвался усач с дырявым сапогом.

Томин посмотрел на усача. Их взгляды встретились. Этого оказалось достаточно, чтобы поднять «запорожца» с табуретки.

— Ну, я старший.

— Так у нас не отвечают командирам, — сказал Томин. — Но для первого раза не в зачет. Давай знакомиться. Командующий Инской и Забайкальской группами войск Томин, — и он первым протянул руку.

— Командир роты Горедум, — ответил тот.

— Вот так-то оно лучше.

В казарме установилась тишина, бросили зубоскалить, поднялись даже те, которые только что храпели.

Обращаясь ко всем, Николай Дмитриевич, представив Виктора Русяева и Соломона Диктовича, спросил:

— Как жизнь идет?

— Живем — хлеб жуем, храпака задаем.

— Это и видно! До того обленились, что побриться не хотите, а в казарме-то… в свинарнике чище. О подготовке к бою и говорить нечего.

— А чего готовиться-то, — ответил Горедум. — Придут белые, будем драться, нужно будет наступать — пойдем наступать.

— Наступать, как из Хабаровска?! До Читы далеко, а до Москвы еще дальше. На кого же вы надеетесь? Вот что, товарищ Горедум. Мы сейчас поедем дальше, на обратном пути заглянем. Думаю, подружимся, — и так глянул, что Горедум решил подружиться непременно.

Посетили другие казармы — картина та же. От последней враг находился на расстоянии трех километров. Томин удивился тому, что белые медлят. Разбросанные вдоль линии железной дороги малочисленные полуразложившиеся команды они могли смять в любое время. Из последней казармы поехали на передовую линию. Когда дрезина остановилась на железнодорожном переезде, и Томин с друзьями направился к окопам, со стороны станции Ольгохта показался бронепоезд. Остановившись метрах в четырехстах от группы командиров, бронепоезд выпустил два снаряда и дал задний ход.