Человек находит себя - [20]
…Ночью Таня не могла заснуть. Она лежала с открытыми глазами, устремив взгляд в окно. Ветер разгонял облака. Они обнажали далекое темное небо, усеянное звездами. Хотелось плакать, но Таня сдерживала слезы: «Нет, не реветь надо, а разобраться в этой невероятной путанице, — думала она, стараясь отогнать мысли о другом, о московском несчастье, вспоминать о котором строго себе запретила. — Здесь что-то не то, не то! Не может этого быть, чтобы я не умела работать! Шесть лет у станков… все через мои руки проходило, а тут? Нет, нет! Неправда! Только не раскисать, Татьяна, слышишь!»
Днем Таню вызвал Токарев. В его кабинете был Ярцев. По лицу директора Таня поняла, что разговор будет о вчерашнем браке, и не ошиблась.
— Ну, товарищ Озерцова, вы, помнится, просили участок потруднее. Что ж, хвастайтесь первыми доблестями!
— Мне нечем оправдываться, — тихо сказала Таня, — но я не виновата.
— Кто же, по-вашему, виноват?
— Обстановка.
— Трудна, не по силам?
— Непонятна!
— Чем же?
— Михаил Сергеевич, я сейчас ничего вам не могу объяснить, — чистосердечно призналась Таня, — я просто запуталась и не знаю, как разобраться во всем.
— Вот это заявление! — усмехнулся Токарев. — Кто же будет разбираться?
— Я обязательно разберусь, даю вам слово.
— А мне нужны не слова, а четкая работа смены, которую вы заваливаете. Пока разбираетесь, еще браку наделаете? Запомните, от вас мне нужна настоящая, инженерная организация дела. У вас есть опыт, и скидок не будет! Вы меня поняли?
— Да.
— Тогда можете идти… Да, вот еще, вы знаете, наверно, что по решению партийного собрания мы вводим на фабрике новый метод контроля? О рабочем взаимоконтроле что-нибудь слышали?.. Так вот, начнем это с вашей смены. Вы комсомолка?
— Да. С пятнадцати лет.
— Вот и хорошо! Кстати, как вам помогает Костылев?
Таня ответила не сразу. Она хотела рассказать, с чем столкнулась недавно, но промолчала, решив, что жаловаться пока не имеет права, возможно, во многом виновата сама. И потом, будет ли легче от того, что пожалуется?
— Начальник цеха все время занят, я мало обращалась к нему, — ответила Таня.
Когда она вышла, Ярцев сказал:
— Нельзя быть таким безжалостным, Михаил. Девушка попала в новую, непривычную обстановку, а ты сразу так строго.
— А что же я должен делать, по-твоему? Присматриваться? Миндальничать? Это не в моем характере! Я много работал с молодыми специалистами и убедился; чем больше спрашиваешь с них, тем лучше. Пусть знают, что диплом не пустая бумага и что обязанностей он накладывает в тысячу раз больше, чем дает прав. Моя тактика пока что всегда оправдывалась, это, так сказать, метод естественного отбора в производстве: стоящие будут настоящими инженерами, остальные сойдут с круга… А ты что, пожалел?
— Нет, просто подумал, что бы ты сказал, если бы какой-нибудь директор так разговаривал с твоей дочерью.
— При чем здесь моя дочь?
— А при том, что к любой строгости нужна хоть небольшая добавка отеческой теплоты. Мы с тобой людей растим.
— Мы их куем, — поправил Токарев, — а ковать — это штука не очень ласковая. Я сам боюсь легкой жизни и никому бы не пожелал ее, в том числе и собственной дочери. Удовлетворен? Вот подожди, я еще за Гречаника возьмусь. Пойми ты, дорогой мой секретарь, успех фабрики будет зависеть только от того, какую ответственность мы воспитаем в людях. «От ней все качества».
Токарев снял трубку внутреннего телефона и вызвал станочный цех.
— Алло? Разыщите Костылева и пошлите ко мне. — Положив трубку, он повернулся к Ярцеву:
— А говоря между нами, Мирон, мне кажется, что из этой девушки будет толк. В ней есть что-то деловое.
Пришел Костылев. Он подошел к директорскому столу, чуть склонив голову и метнув короткий настороженный взгляд на Ярцева, сидевшего в стороне.
— Николай Иванович, Озерцова за помощью к вам обращается? — спросил Токарев.
— А как же! И довольно часто, — ответил Костылев. — А что?
— И вы помогаете?
— По силе-возможности. — Начальник цеха не понимал, к чему клонит директор. Токарева он еще не успел как следует изучить.
— Мне хочется, чтобы «сил-возможностей» у вас было побольше. И делайте это, не дожидаясь, пока она обратится за помощью. Озерцова пробует все решать самостоятельно, но вы отвечаете за ее рост, поняли?
— Будет сделано, Михаил Сергеевич, — ответил Костылев, наклоняя голову.
Он ушел. Ярцев сосредоточенно смотрел на затворившуюся за ним дверь.
— Не нравится мне этот тип, Михаил, — проговорил он в раздумье.
— Ничего, лишь бы работал как следует, — ответил Токарев.
В этот день в фабричной столовой Таня встретила Валю Светлову. Они познакомились накануне, когда Валя принесла Алексею в цех обещанную книгу.
Валя сидела в стороне за дальним столиком и рассеянно доедала остывающий борщ. Таня заняла место напротив.
Кончив обедать, Валя не ушла. Она сидела, облокотясь на стол, и катала в пальцах шарик из хлебного мякиша. После первой встречи с Таней ей захотелось познакомиться с нею поближе, но она не знала, с чего начать разговор.
На столе не оказалось соли. Таня поискала глазами.
— Вам соль? — осведомилась Валя и, поднявшись, принесла солонку. — Здесь постоянно недосаливают.
Весной 1967 года погиб на боевом посту при исполнении служебных обязанностей по защите Родины сержант Александр Черкасов. Его отец, пермский литератор Андрей Дмитриевич Черкасов, посвящает светлой памяти сына свою книгу. Через письма и дневники Саши Черкасова раскрывается образ молодого современника, воина с автоматом и книгой в руках, юноши, одинаково преданного в любви к девушке и в преданности Родине.
В книгу Александра Яковлева (1886—1953), одного из зачинателей советской литературы, вошли роман «Человек и пустыня», в котором прослеживается судьба трех поколений купцов Андроновых — вплоть до революционных событий 1917 года, и рассказы о Великой Октябрьской социалистической революции и первых годах Советской власти.
В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.
Историческая повесть М. Чарного о герое Севастопольского восстания лейтенанте Шмидте — одно из первых художественных произведений об этом замечательном человеке. Книга посвящена Севастопольскому восстанию в ноябре 1905 г. и судебной расправе со Шмидтом и очаковцами. В книге широко использован документальный материал исторических архивов, воспоминаний родственников и соратников Петра Петровича Шмидта.Автор создал образ глубоко преданного народу человека, который не только жизнью своей, но и смертью послужил великому делу революции.
Роман «Доктор Сергеев» рассказывает о молодом хирурге Константине Сергееве, и о нелегкой работе медиков в медсанбатах и госпиталях во время войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из предисловия:Владимир Тендряков — автор книг, широко известных советским читателям: «Падение Ивана Чупрова», «Среди лесов», «Ненастье», «Не ко двору», «Ухабы», «Тугой узел», «Чудотворная», «Тройка, семерка, туз», «Суд» и др.…Вошедшие в сборник рассказы Вл. Тендрякова «Костры на снегу» посвящены фронтовым будням.