Человек может - [50]

— Конечно, как Петю — больше никого не полюбим. Был бы родной… — ему сдавило горло, — был бы родной… наш с тобой ребенок — и то не любили бы больше. Уж какие-то такие мы с тобой. Однолюбы.

Петр Афанасьевич посмотрел Клаве в глаза упорным, подбадривающим взглядом.

— Но детей — вырастим! И обижать их не будем. Какие мы люди будем, если детей не воспитаем? Не сделаем из них хороших, добрых, настоящих людей?..

Клава молчала. Только в красивых глубоких глазах ее светилась такая безнадежная тоска, что Петр Афанасьевич унес бы ее, как девочку, на руках, если бы можно было таким путем уйти от пережитого ими горя.

— Хорошо, — с трудом ответила она наконец. — Только не сейчас, Петро. Подождем.

По ее впавшим щекам покатились слезы.

— Я не тороплю тебя, — сказал Петр Афанасьевич. — Важно только, чтобы ты выдюжила, переломила себя…

Как она там? — подумал Петр Афанасьевич, измеряя щупом зазор. — Нужно будет прийти пораньше…

Вечером Лена решила пойти в редакцию и прямо сказать Бошко, что она ничего не может сделать, что из нее ничего не получится. Или еще лучше — подать заявление о том, что она просит освободить ее от работы «по собственному желанию».

Но вместо этого рано утром она приехала на стройку. И сейчас чувствовала себя особенно неуютно в огромном цехе, по которому беспрерывно двигались люди. Рабочие одну за другой подвозили тачки. Шло бетонирование каналов.

— Отойдите, измажу! — сердито посмотрел на Лену рабочий. У него соскочила с катального хода тачка с бетоном, и, покраснев от натуги, он ставил ее на место.

Лена остановилась на доске, переброшенной между двумя каналами. Пожилой сварщик, желая обойти ее, едва не свалился вниз.

— Сойди с дороги! — прикрикнул он на Лену. Взглянув в ее растерянное лицо, добавил: — Какого черта… — и ушел.

— Скажите, пожалуйста, как найти начальника участка? — спрашивала она у встречных.

Каждый раз ей показывали в сторону, прямо противоположную той, куда она шла. Савельев не сидел на месте.

— Вот он, — указал ей наконец пожилой рабочий в брезентовой робе.

Лена подошла поближе.

Невысокая взволнованная девушка ухватила Савельева за рукав пыльного суконного пиджака.

— На вашем участке четыре человека до сих пор не сделали прививки! — стараясь перекрыть шум вибраторов, напрягала она голос. — В том числе и вы…

— Опять прививка! — вырывая рукав, взвизгнул Савельев. — Пусть меня повесят, а я никого заставлять не буду и сам не сделаю! Знаю я эти прививки! В такое горячее время вы мне половину людей вывели из строя!.. Нам сейчас не до прививок!

У него тряслись щеки от негодования.

Не дожидаясь, чем это закончится, Лена тихонько отошла в сторону и отправилась разыскивать Петра Афанасьевича — в управлении строительства ей посоветовали поговорить с ним или с Савельевым.

Петр Афанасьевич, подняв измазанные в масле руки и вытирая сгибом кисти лоб, сказал:

— Я вас очень попрошу — немного попозже. Ну, хоть в обед. А сейчас… Как бы это сделать?.. Вот мы пригласим одного товарища, молодого бригадира, он вам все расскажет.

Павел заметил Лену еще раньше.

Чего она тут лазит? — думал он с раздражением.

Но когда Петр Афанасьевич позвал его, он посмотрел на Лену и вдруг улыбнулся. Он не ожидал, что она так смешается. Лена взялась рукой за маховик компрессора, а затем провела ладонью по лицу — на лбу и на носу у нее остались длинные полосы темной смазки.

Улыбнулась и Лена.

— Вот мы… встретились… — сказала она.

Больше всего он боялся, как бы Лена не заметила, что и для него многое тут внове. Пояснения давал коротко, отрывисто, поглядывая на часы.

— А что это у вас? — спросила Лена, показывая на высокую ажурную мачту возле цеха.

— Молниеотвод.

— Громоотвод? — осторожно осведомилась Лена.

— Молниеотвод, — повторил Павел. — Гром не отводят. Гром — это звук…

24

У Максима Ивановича в глазах зажегся ласковый огонек, и Лена была ему очень благодарна. Никогда еще не нуждалась она в поддержке так, как сейчас.

Она читала Максиму Ивановичу свой очерк о строителях.

Очерк был немного бессвязен. В нем, вероятно, не хватало знания предмета. Но было в нем такое горячее, такое искреннее увлечение, такое неподдельное уважение к труду, что Максим Иванович не мог не поддаться его обаянию, а Лена испытывала большую признательность за то, что он это понял.

Возбужденная, радостная Лена, перед тем как пойти в редакцию, надела свое любимое голубое платье, доставшееся ей таким необыкновенным образом. Она его ни разу не надевала на работу.

— Ах, какая прелесть! — восхищенно сказала секретарь Лида. — Если бы вы только знали — как вам к лицу голубое! Это то самое платье, что склеили вам на фабрике? Позвольте мне пощупать — неужели совсем не чувствуется швов?

— Мне, кстати, в связи с этим платьем тоже хотелось сказать несколько слов. Может быть, пройдем ко мне? — предложил заведующий отделом писем, который проходил по коридору.

Что-то в нем показалось Лене необычным. Со своим высоким лбом, тонким носом, свежим белым воротничком и темным галстуком, Григорий Леонтьевич, как всегда, выглядел спокойным, сдержанным и уверенным в себе человеком. И все-таки…

— Почему вы так насторожились? — спросил Григорий Леонтьевич, поглядев Лене в лицо.