Человек может - [46]

— Нет, не кашлял, ни на что не жаловался… Совсем не было заметно, что он болен… Что же с ним? Что делать?..

С горечью Вера подумала, что она не детский врач и вообще молодой еще врач. А здесь распознать, что с ребенком, было особенно трудно и страшно — мальчику было очень плохо.

С усвоенным выражением деловитой озабоченности Вера сказала возможно более спокойным голосом:

— У мальчика воспаление легких. Положение довольно серьезное, и я сейчас же вызову детского врача из больницы. Тогда решим, что делать дальше.

Юлия Семеновна, седая, немолодая женщина, старая дева с нервным и худощавым лицом, уже через полчаса была у постели мальчика.

Ее привезла санитарная машина.

Вера заметила, что один из седых локонов Юлия Семеновны остался накрученным на бумажку, но сразу же забыла об этом.

Юлия Семеновна взяла руку мальчика с маленькими, тонкими пальцами — на ногтях проступила синева. Пощупав пульс, она поспешно извлекла шприц, вскипятила воду и ввела малышу камфару. После тихо шепнула Вере:

— Я тоже склоняюсь к крупозной пневмонии. Хотя, как вы это заметили, имеются признаки менингита. Посмотрим еще утром. Пока нужно оставить здесь медицинскую сестру.

Клава наклонилась над мальчиком, всматриваясь в изменившееся лицо, и осторожно утерла с его щеки слезу, скатившуюся из ее глаз.

У Пети все раздувались крылья носа, он посапывал, и от этого Клаву не покидало ощущение, что ему не только плохо, а он еще и сердит на что-то.

Это бессознательное чувство было вызвано тем, что так посапывал и муж, когда нервничал.

…Под утро начальника строительства Бушуева разбудил настойчивый звонок. Телефон стоял у него в изголовье. Не раскрывая глаз, Бушуев снял трубку и услышал взволнованный голос Веры Гуриной.

— Сергей Иванович, дайте, пожалуйста, указание Васе, чтобы он немедленно поехал со мною в Киев… Мы постараемся привезти профессора Григорович.

— Хорошо. Но что случилось?

— Тяжело заболел мальчик Сулимы. Очень серьезное положение. Очень.

— Идите в гараж. Я позвоню и пришлю шофера.

Павел, вызвавшийся привезти Олимпиаду Андреевну, и Вера пошли в гараж.

Начался дождь. Разбрызгивая лужи, широкий, просторный лимузин мчался по дороге. Свет сильных фар терялся в мелких дождевых струях.

Им открыла Олимпиада Андреевна.

— Что случилось? — спросила она.

— Мы за вами, — сказал Павел.

— У нас заболел ребенок… По-видимому, крупозная пневмония в очень тяжелой форме… Но есть признаки менингита, — заторопилась Вера.

Олимпиада Андреевна сдержанно заметила, что ребенка следует привезти в больницу, где, раз случай такой тяжелый, она его и осмотрит.

— Ребенок в Боярке. Я — начальник санчасти строительства. Это сын нашего рабочего. Олимпиада Андреевна, мы не можем вернуться без вас…

— Позвольте, коллега… Но ведь там есть больница, есть педиатры, которые сделают все, что нужно. Ведь вы сами понимаете, что я не могу оставить все дела в Киеве и выехать к вам на стройку… У меня обход в больнице и лекция в институте… — Олимпиада Андреевна начала сердиться. — Это совершенно исключено!

— Но ведь ребенок может погибнуть!

— Как вам не стыдно! — вспыхнула Олимпиада Андреевна. — Ведь вы — врач. Неужели вы не знаете, что я — не чудодей, что могу сделать только то же самое, что сделает местный педиатр…

— Как хотите, профессор, но мы не уйдем, пока вы не согласитесь. — проговорила Вера, сдерживая слезы. — Мы не можем вернуться без вас, — добавила она тверже.

— Поедемте, Олимпиада Андреевна, — попросил Павел.

На их голоса в переднюю вышла Марья Андреевна.

— Нужно ехать, Липа, — сказала она.

…Олимпиаду Андреевну встретила осунувшаяся Клава.

— Скорей, скорей… — горловым рыдающим голосом торопила она. — Ему совсем плохо, он не дышит…

Они прошли в комнату, где у постели мальчика неподвижно сидела медицинская сестра Фенечка. Ее опущенные руки бросились в глаза Вере, что-то кольнуло в сердце и заставило замедлить шаги.

Олимпиада Андреевна прошла вперед, наклонилась к мальчику, прислушалась к едва ощутимому дыханию, просунула ладонь между затылком и влажной подушкой и лишь затем стала расспрашивать сестру о состоянии ребенка и о принятых мерах.

— Так отвечайте, пожалуйста, — требовала она.

Испуганная ее сухим тоном, Фенечка, наслышанная об Олимпиаде Андреевне, отвечала бестолково и невразумительно.

Олимпиада Андреевна пожала плечами.

Клава зашла за спинку кровати и все старалась встретить взгляд Олимпиады Андреевны. Ей казалось, что она приедет и сразу что-то сделает, чтобы спасти ребенка. Но Олимпиада Андреевна ничего не делала, а только расспрашивала, избегая ее взгляда, и Клава быстро переходила от надежды к отчаянию.

Олимпиада Андреевна повернулась к Клаве и сказала мягко и сочувственно:

— Положение очень серьезное. Но мы сделаем все возможное.

У Клавы по неподвижному землистому лицу покатились слезы. А Олимпиада Андреевна снова склонилась над ребенком, выслушивая его. Как большинство педиатров, делала она это не трубкой, а прижимаясь ухом к груди ребенка и поглядывая на Клаву, нарушавшую тишину тихими всхлипываниями.

— Вы правы, — сказала она Вере. — Это не менингит.

Перейдя на латынь, она сообщила о том, что согласна с предварительным диагнозом — крупозная пневмония.