Человек, который улыбался - [60]

– К тому же у нас полно священных коров, – она настойчиво продолжала свою мысль. – Мы не любим, когда преступниками оказываются представители знатных семей, наследственные аристократы, владельцы замков в Сконе…

– Смотри-ка, – я никогда об этом не думал, – удивился Валландер. Она была права. Потом, обдумывая этот разговор, от так и не смог понять, кого и что он защищал. И вообще – защищал ли? Или в нем просто взыграл дух противоречия – скорее всего потому, что Анн Бритт намного моложе его, к тому же женщина, никак с ним не соглашалась. Во всяком случае, не до конца.

– По-моему, все это знают, – упрямо сказала она. – Даже полицейские. И прокуроры. Священные коровы должны пастись без помех.

Их беседа напоминала поиски фарватера в полном подводных рифов проливе. Валландер не мог отделаться от ощущения, что миропонимание его ровесников и более молодого поколения настолько различно, что весь полицейский корпус может расколоться. И даже не важно, что Анн Бритт была женщиной – просто у нее был совсем иной жизненный опыт. «Мы живем в разных мирах, – подумал он. – То есть живем-то мы в одном и том же мире, но картина этого мира у нас совершенно разная».

И еще одна мысль беспокоила его, и это ему совсем не нравилось. Он вдруг понял, что и Мартинссон, и Сведберг, и даже вечно находящийся на курсах повышения квалификации Ханссон говорили бы на его месте то же самое. Он словно говорил за всех них. Его взгляды были взглядами целого поколения. Ему не нравилось то, что он раздражался, что считал Анн Бритт чересчур самоуверенной и категоричной в своих высказываниях. Ему не нравилось и то, что она, пусть косвенно, напоминала ему о его собственной лени, неумении и нежелании разобраться в том мире и в том времени, в которых он живет.

Слушая ее, он видел перед собой незнакомую страну. И, к сожалению, Анн Бритт не выдумала эту новую Швецию, она существовала в действительности, стоило только выйти за дверь, и жили в ней не какие-то монстры, а совершенно реальные люди.

В конце концов дискуссия заглохла – не без усилий Валландера, который довольно долго старался охладить ее пыл. Они опять сходили за кофе. В столовой сидел парень из дорожной полиции и тупо смотрел перед собой. Почти не глядя на них, он предложил им по бутерброду. Они вернулись в кабинет и, чтобы не продолжать спор о священных коровах, Валландер взял бразды разговора в свои руки и предложил мыслить конструктивно.

– В сгоревшей машине лежала очень элегантная кожаная папка, – сказал он. – Мне ее дали в Фарнхольмском замке. Это своего рода обзор империи Хардерберга. Все его почетные степени, все его благотворительные акции. Покровитель искусств Хардерберг. Гуманист Хардерберг. Друг молодежи Хардерберг. Спортивный болельщик и спонсор Хардерберг. Защитник памятников старины Хардерберг. Инициатор реставрации старинных рыбацких баркасов на Эланде. Доктор археологии Хардерберг, поддерживающий раскопки поселений железного века в Медельпаде. Поклонник классической музыки, меценат Хардерберг – он платит зарплату двум скрипачам и фаготисту в Гетеборгском симфоническом оркестре. Основатель Хардербергской премии для молодых оперных певцов. Финансовый столп движения за мир в Скандинавии. И много еще чего, всего не упомнишь. Он один мог бы заменить всю Шведскую академию. И ни капельки крови на руках. Но я уже попросил Эббу раздобыть для меня копию той папки. Ее надо внимательно прочитать и оценить каждое слово. Необходимо, не поднимая шума, найти возможность проверить деятельность всех его предприятий, все годовые отчеты. Надо выяснить, сколько вообще у него предприятий. Чем они занимаются. Что они продают и что покупают. Налоги на недвижимость… вообще, все налоги. В этом смысле ты была права, когда вспомнила про Аль Капоне. Надо любой ценой выяснить, насколько был приближен к Хардербергу Густав Торстенссон, что он мог знать такого, что поплатился за это жизнью. И почему именно он? Надо заглянуть во все потайные уголки. К тому же мы должны залезть не только в бумажник Хардерберга, но и в его голову, понять, как и что он думает. Надо поговорить со всеми его одиннадцатью секретарями, причем так, чтобы он ничего не заметил. Если он что-то заподозрит, все двери в его империи захлопнутся в ту же секунду. Не надо забывать о том, что какие бы ресурсы мы ни привлекли, он всегда может нас обыграть. А закрыть дверь намного легче, чем открыть. И намного легче поверить в искусную ложь, чем найти зерно правды.

Она слушала его с вниманием, как ему казалось, совершенно искренним. Впрочем, он не играл в учителя, он скорее старался сформулировать стратегию следствия для себя. Но – и этого он не стал бы отрицать – он немного рисовался перед ней, старался дать ей понять, кто в этой комнате настоящий полицейский, а кто – желторотый птенец. Несомненно, способный, но все же птенец.

– И все это должно быть сделано, – продолжил он. – Не исключено, что, проделав эту работу, мы придем к потрясающему выводу, что все это – полная чушь и все наши домыслы совершенно необоснованны. Но самое главное, – и самое трудное! – как нам не засветиться, как соблюсти максимальную секретность. Если все так, как мы сейчас думаем, если за нами следят по приказу Хардерберга, если нас пытаются взорвать, если его длинные руки дотягиваются до сада фру Дюнер… если все это именно так, мы обязаны каждую минуту об этом помнить. То есть надо попытаться напустить как можно больше туману, чтобы мы могли в этом тумане свободно ориентироваться, а он – нет. Как этого достичь – главный вопрос, и мы не можем двигаться дальше, пока не получим на него ответ.