Человек из Назарета - [107]

Незнакомец подошел и протянул к огню дрожащие ладони. Другая девушка заметила:

— Я, кажется, видела тебя раньше. Погоди, да ты был с ним. С этим Иисусом. В Храме, не иначе.

— С кем? Не знаю его. Видел его, конечно, но не знаком с ним.

— Откуда ты? — спросил косоглазый старик. — Судя по выговору, ты не из этих мест.

— Так, хожу туда-сюда. Сегодня — здесь, завтра — в другом месте. Хорошо горит. Я уже согрелся.

— Постой, — не унималась девушка, — это был ты. Ты был с ним. Я тебя видела в тот раз, когда в него камни швыряли.

— Нет, говорю тебе, нет.

— Иисус из Назарета, — произнес старик. — Назарет — это в Галилее.

— Разве?

— Не прикидывайся. Ты ведь тоже из Галилеи. Мне галилейский выговор знаком. Родители моей жены оттуда родом.

— Нет, нет, я там никогда не бывал.

— Ну, если ты, как она говорит, был с ним раньше, то и теперь должен быть с ним. Знаешь, что его забрали? Ну конечно, знаешь.

— Я пришел сюда, чтобы встретиться с одним человеком. Он должен принести мне деньги, которые… Впрочем, не думаю, что он придет.

— Тебе дым ест глаза, правда? У некоторых глаза не терпят дыма.

Но человек, не дослушав, побежал прочь. Они видели, как он на мгновение остановился, будто споткнулся обо что-то, потом снова побежал и исчез. Старик сказал:

— Плачет, вы заметили? Сказал, что пришел получить деньги. Вы ведь поняли — за что? Вот про таких-то и говорят: мать родную продаст.

ПЯТОЕ

О том, что после это было с Иудой Искариотом, я не могу сказать ничего определенного. Могу лишь собрать вместе обрывки преданий, связанных с его смертью, а они, скорее всего, больше подходят для какой-нибудь великой фантасмагорической поэмы, пока еще не написанной, нежели для строго придерживающейся фактов хроники, на что претендует данный труд. Так, говорят, что он в ранние утренние часы с диким видом бегал по городу, пытаясь найти какую-нибудь открытую лавку, где продавались бы веревки. Но когда он не обнаружил в своем кошельке денег, то взвыл, будто пес. В этот момент в дверях одного из домов появился мальчик, который, размахивая своими маленькими руками, как крыльями, прокукарекал. Иуда убежал, чтобы не видеть этого, но в узкой, освещенной фонарем улице столкнулся с другим видением. Девочка, которую ласково приободряли родители, срыгнула клубок извивающихся червей, и те принялись разговаривать. «Я тоже могу говорить по-гречески!» — дико закричал Иуда и бросился бежать. Он оказался в каком-то проулке, где старик, смеявшийся беззубым ртом, продавал грубо нарисованные картинки, на которых он, Иуда, корчился в огне. Иуда с воплями побежал прочь, а старик хохотал ему вслед. Потом ему встретился молодой человек, который продавал связки веревок, монотонно зазывая покупателей: «Веревки, веревки! Прекрасные веревки! Веревки из лучшей пеньки!»

— Я бы взял, но, кажется, не смогу заплатить, — сказал ему Иуда.

— Тогда отдай мне этот пустой кошелек, отдай все, что на тебе надето, и твою обувь вдобавок. Там, куда ты собрался, тебе это не понадобится. Ты похож на человека, который знает, что попадет в райский сад. Давай, раздевайся.

С веревкой на плече, голый Иуда побежал за город. Вдруг он увидел на дороге котенка, совсем крошечного, который лежал с перебитой лапкой и жалобно мяукал. Иуда поднял бедное создание и, ласково поглаживая его, произнес:

— Чем я могу помочь тебе, чем? Полижи лапку, и скоро тебе станет легче.

Оставив мяукающего котенка на дороге, Иуда побежал дальше. В конце концов он оказался в лесу, где нашел дерево, которое с тех нор люди стали называть «иудино дерево». Карабкаясь по нему, чтобы добраться до подходящей ветки, он заметил гнездо с пятью птенцами, которые повернули к нему, словно трубы, свои широко раскрытые клювы. Иуда осторожно перенес гнездо повыше — на соседнюю ветку, потом к крепкой, находившейся чуть ниже ветке привязал один конец веревки. Делая на другом конце петлю, он разговаривал сам с собой:

— Да, силен я в греческом! Kai elabon ta triakonta arguria, teen timeen tou tetimemenon, hon etimeesanto apo huion Israel, kai edokan auta eis ton agron tou kerameos, katha sunetazen moi Kurios[120]. Чтобы реченное в Писании могло исполниться.

Потом, под оглушительный гомон петухов, он повесился.

КНИГА 6

ПЕРВОЕ

Иисуса оставили одного в передней дома Каиафы. Это была комната с мраморным полом, в которой не было никакой иной мебели, кроме двух стульев с изогнутыми ножками — в римском стиле, но Иисусу сесть не предложили, и он ждал стоя. В одиночестве он оставался недолго. В переднюю вошли Елифаз и еще два фарисея (кто их пригласил — неизвестно), которые сразу же начали издеваться над Иисусом и осыпать его бранью. Елифаз сказал ему:

— Теперь ты не очень-то расположен насмехаться и бросать оскорбления, не так ли? Уже не торопишься проклинать старших. Давай, расскажи нам, а мы послушаем — и про окрашенные гробы, и про порождения ехиднины, и про то, как плохо мыть руки перед едой. Подонок!

Он плюнул Иисусу в лицо. Но оно было на значительно большей высоте, чем его собственное, и слюна долетела лишь до груди Иисуса, попав на его дорогое одеяние, которое было очень чистым, поскольку за день до того, когда они готовились к пасхальной трапезе, Иоанн его выстирал. Иисус взглянул на плевок, но не снизошел до того, чтобы стереть его, потом с улыбкой оглядел Елифаза и его сообщников. Елифаз подпрыгивал от ярости: