Человек из красной книги - [92]

поляна в пологой части склона, что открылась её взору, со всех сторон была зажата буйной растительностью, затруднявшейпроход. Однако этоне помешало ей сразуобнаружить чудо – цветы, которые теперьуже невозможно было спутать ни с какими другими. Поляна эта,почти ровная и ничем не заросшая, кроме мелкой, потускневшей от жары травы, выглядела так,словно её целиком вырезали из страницыдетской сказки, оживили и, бережно перенеся в этугористую местность,врастили в живую природу. Так не должно было быть, но так было.

Белые звездочки эдельвейсов, распахнутые настежь, призывно торчали тут и там, заполняя собой всё пространство. Их было много, так много,что букет, который можно было из них собрать, не унёс бы на своих плечах никакой сказочный богатырь.

– Давай мы не станем их рвать, – прошепталаона, – они слишком прекрасны, чтобы воттак просто взять и умереть в один час. Мы простона них посмотрим, и всё. Этосамо по себе будетвосхитительно, потом я будуэто вспоминать. Онибудут жить дальше,а я – помнить, что ониживые, ладно? – Онаобернулась к нему: – Спасиботебе, любимый, я оценила, правда.

– Ненастолько я романтик, милая, – отозвался он, – у меня есть ещёпожелания чисто практического свойства, – и снова коснулся мизинцем кончика своегоноса. Она вопросительно посмотрела на него, однако он не далей спросить, опередил, сказал сам: – Вот на этой полянеты меня закопаешь… – И глянул ейв глаза, внимательнои серьёзно. – Договорились?

– В каком смысле? – искренне не поняла она. – Кого закопать, кто закопает?

– Урночку, —ответил он, – с моим прахом. А ещё лучше, просто разбросайэтот дурацкий пепел по всей поляне, сыпь прямо на этиэдельвейсы, сверху вниз и по сторонам, как сеятель, на звёздочкиэти мохнатые – им подкормка, а мне приятно. Буду обитатьсебе тут помаленьку,сначала с этих самых звёздочек стану на большие пялиться по ночам, ну а уж потом, как насмотрюсь,в землю эту медвежью впитаюсь: всёлучше, чем в кирпичекремлёвском скучать. —И снова посмотрел на неё, внимательно и спокойно, не давая ей своимпристальным взглядом даже малого поводазаподозрить его в очередной иронии, которую она постепеннонаучилась понимать: – Сделаешь для меня, ладно? Не разрешай им меня —в стену, ты теперь имеешь законное право, не хочу я с ними в одном месте боко бок, понимаешь? Ну, не нравится мне всё это,не по-божески: хотьОн есть, а хоть бы и нетуЕго, сердешного. А ты… ты будешь сюда добираться время от времени, навещать меня.И это, поверь, будет лучшая мнепамять, в этом тихомпрекрасном месте: без воя, гимнов и дурных речёвок.

Она почему-то не разрешила себе ответно поёрничать или обратить всё в шутку: вероятно,что-то ей тогда в словах его показалось важным для негосамого, хотя и были высказаны онив его обычной, чутьнасмешливой манере. Взгляд, однако, говорил об ином, и взгляду онаповерила.

– Сюда, так сюда, – улыбнулась она, – как скажешь, милый…

– Когда-тоя другое задумал, если уж быть честным до конца, – задумчивопроговорил он. – Подумал, если при жизни на Луневысадимся, попрошу их там же и закопать его, пепелок мой, когда окочурюсь:просто ямку вырытьда сыпануть туда – они же там всё равно ещёодну кирпичную стенку не построят, слишком много чести для однойчеловечьей единицы; жил себе безымянным и уйду таким же, – и он засмеялся, заливчато, как умел это делать, когда ему былохорошо, откинув назад голову на короткой мощной шее. – И тебе же самой проще: не понадобится лишнийраз таскаться сюда,на медведя этого забираться, полянку прибирать… – внезапно он пересталсмеяться, откинулся на спину, помолчал…– Знаешь, у меня в подчинении тысячи людей, а только я ведь,по большому счёту,всю свою жизнь провёл один. При этом, как ты понимаешь,мне редко доводилосьоставаться в одиночестве, но всё равно я всегда был один. Друзей ведь тоже нет, только преданные единомышленники,соратники по главному делу, те, кому я доверяю больше остальных…– он пожевал травинку. – Люди не изкосмоса перестали мне быть интересны, а друзья… дружба с коллегами по делу,которому служишь, страшит, друзьям ведьтруднее приказывать…Друзей надо простолюбить, ни за что… а уже не получается, иногда не любить хочется, а убить… Вот только ребят своих, орёликов, всёравно люблю как ненормальный, каждого, когосам отправил и сам же встретил уже на земле. Чёрт, бывает, удивляюсь: чего я голову забиваю себе мусоромненужным? Знаю, помню про каждого всё, —когда родился, женился, как маму зовут, сколько лет сынишке и как его дразнят во дворе, где шрампод ребром получил,в каком году с какого забора свалился, и всякую такуюерунду – ничего не могу с собой поделать, так ужбашка устроена: запоминаетнужное и ненужное… —Он перевернулся на живот и прижался щекой к траве. – И они менялюбят, мальчишки мои, я для них кумир… я им говорил:вот они, шесть «Востоков», и вы все у меня полетите,орёлики мои; и они верили, и сейчас продолжают верить, всемотрядом, потому что я обещал,и они на самом делелетали. Только с Лялей одной не сошлось у меня, не мой она человек оказалась, рот свойоткрыла поганый и… А-а, не хочу об этом,Бог с ней, она своё