Человек из красной книги - [69]

Её размышления оборвала Аврошка, которая, когда все они всласть насмотрелись на морской пейзаж, ткнула её кулачком под ребро и протянула копеечку. И остальным членам семьи вручила по монетке из собственных детских накоплений – чтобы бросили в морскую воду, и море всех их запомнило, и тогда они снова сюда вернутся на другой год.

6

Дома, когда вошли и осмотрелись, всё оказалось по-старому, за исключением того лишь, что карандашная засечка в проёме арки, что при входе в столовую, оказалась ниже Аврошкиной макушки на целых семь сантиметров. Это было чудо, в которое никто поначалу не хотел верить. Настасья подхватила ребёнка и закружила на месте, но тут же, охнув, поставила девочку на пол, притворно демонстрируя неподъёмность такого груза.

Чуть позже, когда все поели и Настя увела Аврошку укладываться, Женя лежала в ванне и думала о том, что одна её жизнь закончилась и началась теперь другая, совсем не похожая на предыдущую. Пора обрести цель, думала Евгения Адольфовна, настоящую, которая со временем перерастёт, быть может, в любимую профессию или даже, более того, – сделается новой страстью. Ей папа ещё в Каражакале сказал, давным-давно, когда она, помнится, будучи ещё совсем ребёнком, спросила, для чего он всё время ходит в эту скучную степь, таская на себе свою длинноногую подставку: там же почти всегда дует ветер и пыль в глаза от этого карьера. Он тогда что-то ответил ей, но она не запомнила. Но зато вспомнилось теперь, всплыли слова его, увиделись где-то в самом низу степного колодца, который, пересохнув, открыл своё дно. Там-то и обнаружилось много интересного – надо было всего лишь нагнуться и всмотреться туда, где, казалось, невозможно было что-либо разглядеть. Но если снести колодезную крышу, то оказывается, что прямой солнечный луч пробивает темноту, доставая до дна, которое теперь уже вовсе и не дно, а поверхность другой, следующей глубины, до которой ещё только предстоит добраться.

Утром прибежала Аврошка – будить и целоваться. К этому моменту Женя не успела ещё хорошо проснуться, ей плохо спалось этой ночью, она всё продолжала думать о том, как неправильно жила, теряя драгоценные годы, в то время как вполне могла бы, если бы не была такой дурой, уже давно развивать в себе то, чему поленилась когда-то дать зёленый свет, и начать трудиться, не дожидаясь озарения. Впрочем, как это всё устроено в человеке, и в какой момент он признаётся себе, что жил не так, – тоже оставалось непонятным.

– Мам, – обратилась к ней Аврошка, – мне мышка сегодня приснилась, летучая-прелетучая, про каких нам ещё в Никитском ботаническом саду рассказывали, когда мы туда ездили с тобой и бабой Настей, помнишь?

– Умничка, – ответила она, – и что же теперь?

– А теперь она выросла и стала летучей лисицей, – не растерялась дочь, – нам про них тоже рассказывали, забыла, что ли?

Она забыла. Но теперь действительно вспомнила, про тех и других. И неожиданно для себя спросила, ещё не отдавая отчёта в собственных словах:

– А хочешь, я тебе сказку сочиню про мышку и лисицу?

– Хочу! – засмеялась Аврошка и убежала на Настасьин зов.

Потом они завтракали, и Настя увела дочь гулять. Павел Сергеевич улетел ещё вчера, как только доставил семью на Котельники. Женя села за его стол и задумалась. К вечеру перед ней лежал рукописный текст – сказка для Авроры Царёвой, ей же и посвящённая – первое законченное литературное произведение, принадлежавшее перу Евгении Цинк. Она взяла в руки исписанные листки бумаги и ещё раз прочитала текст от начала до конца, пытаясь представить себе, что это не она автор всех этих слов и предложений, собранных в законченную детскую сказку, – и даже не совсем в сказку, как ей показалось уже потом, – в некую притчу, природу которой она и сама не понимала до конца. В любом случае, все первые дни, пока она размышляла над тем, что у неё получилось, было ощущение, что это сделала не она, что всё это сочинил некто неизвестный, для которого выполнить такую работу – просто мимолётный пустяк, и о существовании которого она всегда догадывалась, но познакомилась с ним только теперь.

«О том, как мышь стала лисой»

Жила на свете летучая мышь, и звалиеё Фокс. Она жила в пещере со своей семьёй: с папой, мамой, братом и сестрой.Кроме них, в той пещере жили еще тысячи мышиных семей,таких же летучих и пугливых. Пещера былатёмной и страшной,и потому жить в ней было тоже страшно. Впрочем, жилив ней мыши испокон веков, рождаясь, умирая и вновь рождаясь.Жили и знали, что там, снаружи, по другую сторону ихбесконечного каменного туннеля, былоеще страшней, потому что там пряталасьнеизвестность, которую они никогда не виделииз-за того, что тамбыл яркий свет. И свет этот нещадно жалил мышиные глаза,и колол, и кусал зрачки, кактысяча раскалённых иголок.

Однако ближек ночи, тот слабый свет исчезал вовсе, постепенно истаивая и растворяясь в воздухе, и тогда мыши пробуждались от дневной спячкии отправлялись охотиться и путешествовать по своей пещере. Они разжималисвои кожистые крылья, которыми обхватывали голову, боясь, что таинственный светобожжёт их и так почти незрячие глаза. Они срывались со стен, на которых висели вниз головой в ожидании