Человек Чубайса - [22]
– Это почему? – не выдержал Долган.
– Зачем тебе знать? Не надо тебе расстраиваться.
Не знаю, что на нас напало.
Слушая деда Серафима, мы как-то тревожно зевали, чесались, крепкий чай с медом и с травами нас не бодрил. Оно известно, немного блох любой собаке полезно, но что-то в происходящем было не так. В целом мы деда, похоже, разочаровали. Чего-то он другого ждал. Только у поскотины кинул негромко: «Лбы оловянные».
И отпустил с миром.
А вечером мне позвонили.
– Спускайся вниз по Ватутина, – сказал уже знакомый мне голос. – Там за белой многоэтажкой, ну, там, где «Медтехника», увидишь переулок, в его конце гаражи. Там увидишь свою тачку.
Костя Воронов, узнав про мою удачу с джипом, расстроился.
Чужую беду он уважал, но чужая удача для бывшего таксиста была невыносима. Он долго выспрашивал детали и я с удовольствием его подразнивал, поглядывая из окна башенки на мой роскошный необычного цвета джип. Угонщики не оставили на машине никаких царапин, только малость покурочили блок зажигания. Костя сопел, поглаживал ладонью большую голову, даже поставил мне кружку пива. Он меня не любил, догадывался о моих планах. Но и сделать ничего с моими планами не мог, понимал, что я и впредь буду его доставать, как раньше доставал Шурка.
А мне нравилось в «Брассьюри».
«Построй камин, – не раз советовал я Косте. – Стена сама к этому призывает. Смотри, какая стена? С камином от посетителей вообще не будет отбоя».
«А платить кто будет? Им, – кивал он на сидящих в зале посетителей, – на камин наплевать. Они пожрали и ушли, а мне прикажешь уголь покупать для камина?»
«Разоришься ты, Костя», – доставал я бывшего таксиста.
«Почему?»
«Сильно жмешься».
Он возмущался:
«А налоги? А крыша? А ваш общак? Вчера, например, Долган опять брал куриные окорочка».
«Разве дело в окорочках?»
«А в чем?» – неохотно интересовался Костя.
«Дело в росте. В бизнесе нельзя прозябать. Расти надо, понимаешь?»
«А я не расту? – возражал Воронов. – Вот подкоплю денежек…»
«Ну, подкопишь? И что?»
«А я хороший магазинчик присмотрел на проспекте Маркса, – глаза у бывшего таксиста туманились, действительно, не может жить человек без мечты. – Там место такое, что покупатели сами пойдут, никакой рекламы не надо. Там все пути проходят через этот магазинчик, куда ни пойдешь, упрешься в него. Отбоя не будет от покупателей. Продукты, овощи, бакалея… – Воронов прищурился, как голландский художник. – Сегодня торговать имеет смысл только тем, что долго не лежит на прилавках. То есть жратвой всякой. Чем вкуснее пожрал человек, – объяснил свою позицию Костя, – тем сильнее ему хочется пожрать еще вкуснее. Закон природы». – Он пригладил большую голову и посмотрел на меня снисходительно.
«Ну хорошо, заведешь магазинчик, а дальше?»
«А что дальше? Подкоплю денежек, еще один куплю».
Что верно, то верно: у каждого своя мечта. Костя Воронов тяжело переживал мою удачу. Представляю, как вытянулась бы у него морда, узнай он, что в конце того же месяца пацаны Филина очень точно вычислили угонщиков. Одна компашка специализировалась на угоне дорогих машин. Конкретный Толян всяко настаивал на полном разгоне банды, но я поступил иначе. С разрешения Филина встретился с неким Сухарем, он и вернул мне деньги, кое-что подбросив еще за моральные потери. Сильно переживал бы Костя такую удачу, но от подобных новостей я его хранил.
На другой вечер после поездки к деду Серафиму (понятно, отчитывался о поездке Долган) позвонил Филин.
Сперва он подробно расспросил про джип.
Я, конечно, рассказал все детали – про Нострадамуса, про гадалку, про звонки.
– Ну, чисто комедия, – посмеялся Филин. – Конкретно. Знал, что ты разберешься. – И спросил: – Вы сильно там поддали? – Это он так перешел к поездке на пасеку.
– Да ну, – ответил я. – Даже не думали. Сидели, чай пили.
– А чего это Долган как не в себе?
– Может, накурился?
– А кто за ним замечал такое?
– Мне Толян говорил, что кумарит иногда дурика.
– Ну, а сам-то ты?
– А что я?
– Ты, говорят, часто ходишь к Воронову.
– Ну, хожу.
– Как он без Шурки?
– Да ничего. Смирный.
Филин засмеялся и положил трубку.
Так я и не понял: зачем он звонил? Какого рожна? Как в той песенке, которую тогда везде пели: «А в августе зацвел жасмин, а сентябре подснежник».
Вообще осень девяносто третьего выдалось сухой, я страшно страдал.
В Москве стреляли танки, но Сибирь эти напасти миновали. Осень у нас – лучшее время года. Небо нависает такое синее, такое пронзительное, что город даже в час пик грохочет почти беззвучно. А на Коммунальном мосту пахнет тиной и большой рекой, которая молча ломит в сторону севера. Страшно я болею сухой осенью, когда нет дождей и на улицах пахнет пылью и бензином. Такие плавали облака, такое солнце светило, так беззвучно несло паутинки через весь город от моста до площади Калинина, что как только Шурка мог улежать в могиле в такую погоду! Я бы на его месте и на час не задержался. Это же просто, даже китаец поймет…
