Человеческий рой. Естественная история общества - [177]

уже больше не были бы нами.

Для людей в нашем современном состоянии вопрос о том, необходимо ли существование обществ, эквивалентен вопросу о том, должны ли люди находиться в обществе, чтобы быть эмоционально здоровыми и жизнеспособными. «У человека должна быть национальность, как у него должны быть нос и два уха», – писал Эрнест Геллнер, выдающийся ученый, размышлявший о национализме[1146]. Геллнер, который дальше доказывает – ошибочно, – что человеческая потребность быть частью нации есть не что иное, как изобретение современности, даже не догадывался, насколько верно его утверждение[1147]. Эволюция разума происходила в нами же созданной вселенной «Мы против них». Общества, появляющиеся на этой психологической основе, всегда были ориентиром, который дает людям надежное чувство значимости и ценности.

Упоминание о том, что у человека нет страны, заставляет вспомнить о нарушении функции, травме или трагедии. Без такой идентичности люди чувствуют себя изгоями, не имеющими корней и плывущими по течению, – опасное состояние. Показательным примером служит чувство бесприютности, испытываемое иммигрантами, которые утратили связи со своей родной землей только для того, чтобы столкнуться с резким отторжением в принимающей стране[1148]. Социальная маргинализация служит более сильным стимулом, чем религиозный фанатизм, что объясняет, почему многие будущие террористы увлеклись экстремизмом лишь после исключения их из основного течения культуры. Для социально обездоленных радикальные взгляды заполняют пустоту[1149]. Организованные преступные группы таким же образом присваивают себе некоторые из свойств, обусловливающих жизнеспособность общества, обеспечивая париям общие цели и чувство гордости и принадлежности. В самой зачаточной форме мы наблюдали это явление среди социально хорошо адаптированных ребят в Робберс-Кейв.

Свидетельства, представленные в этой книге, указывают на то, что общества являются человеческой универсалией. Предки человека жили в группах со слиянием-разделением, которые в процессе эволюции постепенно перешли от обществ на основе индивидуального распознавания к обществам, отличающимся друг от друга маркерами. Границы между ингруппой и аутгруппой, вероятно, позволили совершить такой переход без изменений состава обществ. Это означает, что у людей всегда были общества. Не существовало первоначального, «аутентичного» человеческого общества, не было такого времени, когда люди и семьи жили в открытой социальной сети взаимодействия, прежде чем решили отделиться в виде четко определенных групп. Нахождение в обществе – в действительности во многих противоположных обществах – гораздо более необходимая и более древняя форма отношений, чем вера или брак, которая существовала еще до того, как мы стали людьми.

Последние жители острова Хендерсон, должно быть, страдали не только физически, но и в социальном плане: их не волновал (по крайней мере, я так представляю) смысл их жизни. Смею вас заверить, лишь немногие аспекты жизни сопоставимы с обществом по тому накалу страстей, который оно способно вызвать в душе человека, до тех пор пока существуют другие общества, которые можно сравнивать с нашим. При условии, что мы не станем переконструировать сами себя и решим остаться полноценными людьми, общества, а также маркеры, объединяющие и разделяющие нас, никуда не денутся и будут как обозначать рубежи между людьми в нашем мысленном представлении, так и устанавливать физические границы между ними по всему земному шару.

Заключение Изменение идентичности и разрушение обществ

Тот, кто желает, чтобы его отечество никогда не стало ни больше, ни меньше, ни богаче, ни беднее, был бы гражданином вселенной.

Вольтер[1150]

Продвигаясь по африканской саванне, австралийскому побережью или американским равнинам, наши предки перемещались в маленьких, связанных (принадлежащих к определенным более широким общностям) локальных группах, состоявших из вечных путешественников-компаньонов. Из месяца в месяц они разбивали лагерь и занимались поиском пищи и воды. Им редко случалось встретить других людей. По-моему, трудно представить, чтобы нам изо дня в день доводилось видеть столь же мало незнакомцев, сколько им встретилось за всю их жизнь. По прошествии целых эпох общества разрослись до таких размеров, что теперь мы перемещаемся, словно муравьи, в анонимном рое. Многие в толпе гораздо меньше похожи на нас, чем были похожи на охотников-собирателей те люди, с которыми они сталкивались на протяжении жизни сотен поколений.

В действительности наши предки настолько редко встречали чужие народы, что казалось, чужаки занимают пространство между реальностью и мифом. Аборигены предположили, что первые встретившиеся им европейцы – это призраки[1151]. Со временем наше представление о членах других обществ радикально изменилось; сегодня чужаки не кажутся нам диковинными или не от мира сего, как когда-то. В результате начавшейся в XV столетии эпохи Великих географических открытий и исследования мира, а в наши дни еще и благодаря туризму и социальным медиа контакт между людьми из далеких уголков света теперь стал обычным явлением. Полное непонимание чужаков больше не оправдание, каким оно часто бывало в доисторическую эпоху. В те времена о чужаках было известно настолько мало, что к ордам варваров могли относиться как к монстрам, спрятавшимся у детей под кроватью