Человеческие судьбы - [5]

Когда мудрый священник привлёк меня к церковному чтению, я начал ощущать в храме ещё большую радость, ещё большую благодать. Во мне зародилось желание посвятить себя Богу, стать монахом и священником.

Много дали поездки по монастырям. Никогда не забуду посещений Жировицкой обители в бытность там дивного старца — архимандрита Игнатия. Когда он на вечерне читал: «Благослови, душе моя, Господа. Господи Боже мой, возвеличился еси зело, во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простирали небо, яко кожу...» — все плакали. Почему? Через старца Игнатия говорила благодать Божия, и умилялась душа от этого приглушенного старческого чтения. Вся картина сотворения мира вставала перед глазами. И истерзанная страстями душа, соприкасаясь с целительной Божественной силой, узнавала своё покинутое небесное отечество и начинала рыдать. Так плачут многие, впервые пришедшие в храм, плачут, не понимая, откуда эти слезы.

После службы архимандрит Игнатий учил свою паству. Какие простые слова, но как глубоко западали они в душу!

Старец благословил нас иконкой и, когда провожал, наказал быть столпами Православия. Мы плакали, расставаясь с ним, за одну неделю он стал нам ближе, чем родной отец.

По окончании аспирантуры меня направили работать преподавателем в институт. Уже давно созрело решение поступить в семинарию, но надо было ещё отработать положенные три года. За это время защитил диссертацию на степень кандидата педагогических наук, но по благословению духовника отказался от диплома, забрав свою работу из ВАКа, — иначе путь ко священству был бы закрыт навсегда.

В то время диавол сильно ополчился на меня через родных. Как ругали они меня, какие скандалы устраивали! Но принятое решение было твёрдо и, отработав три года в институте, я подал документы в семинарию.

Все экзамены я сдал на "отлично", меня брали сразу в третий класс с дальнейшим переводом в академию. Казалось, вот оно — начало духовного пути.

Но не тут-то было. Грозной стеной между мной и семинарией встал уполномоченный по делам религии Жаренов. Дважды он вычёркивал мою фамилию из списков поступивших, и даже заступничество ныне покойного митрополита Антония ни к чему не привело. Власти оказались и здесь всех сильней. Это и не удивительно. Приём в семинарию строго контролировался светскими властями. Все абитуриенты-ленинградцы проходили предварительное собеседование с уполномоченным по делам религии. Потом он просматривал ещё и список поступивших и неугодных людей вычёркивал без всяких объяснений. «Мы считаем поступление данного человека нецелесообразным», — обычно говорил он. Правда, иногда не гнушался и злобным клеветническим доносом церковному начальству на ослушника, как было и в моём случае. Процент поступления грамотных ленинградцев и москвичей в духовную школу строго контролировался. Не нужны были государству "шибко умные" священники.

Итак, в семинарию меня не приняли. Пошёл искать место в кочегарке, но туда тоже не брали — из-за диплома. А время шло, меня вполне могли привлечь за тунеядство... Наконец с большим трудом, после долгих молитв Богородице устроился я в захудалую кочегарку. Через полгода стал также служить и чтецом в деревенской церкви Новгородской области.

А на прежней работе провели экстренное партсобрание. Меня объявили сумасшедшим, а директору объявили строгий выговор за плохое атеистическое воспитание молодёжи.

Отца вызывал секретарь парторганизации института и требовал следить и докладывать о каждом шаге "блудного" сына. Но отец ответил, что хотя и партийный он, а всё же иудой не был и не будет. Отцу предложили сняться с партучёта в вузе.

Ну, да Бог с ними. Дело прошлое.

На следующий год, уже будучи кочегаром и по совместительству чтецом, опять поступал я в семинарию. Но опять уполномоченный вышел победителем. Протоиерей Николай, бывший тогда ректором, сказал, что пробовать поступать ещё раз не стоит, ибо фамилия моя включена в черные списки навеки.

Ленинградским митрополитом в то время был владыка Алексий, ныне Патриарх Московский и всея Руси. К нему-то и обратился я со своей бедой. Владыка вошёл в моё положение. Действовал он медленно и крайне осторожно, но своего всегда добивался.

Так, вначале была назначена моя хиротония во диакона в Новгороде, но когда я приехал на службу для рукоположения, оно не состоялось. Сказались очередные ковы уполномоченного. Но через несколько месяцев (в церковной хронике служения митрополита об этом даже не упоминалось) был я рукоположен во диакона, а через двенадцать дней — во священника. Сразу после того направили меня для служения на приход.

Первая служба на приходе. Пожар

Сразу после Нового года, взяв четырёх своих друзей, отправился я на свой первый приход. Стоял сильный мороз, температура за городом была около минус сорока пяти градусов. Но согревали вера и радость наступавшего праздника Рождества Христова. Тяжёл был заснеженный путь до храма, тяжелы рюкзаки, набитые вещами и провизией, но велика и радость первой встречи с церковью.

Рождественская служба прошла хорошо, немногочисленные прихожане встретили меня очень благодушно. Казалось, ничто не предвещало грозы.