Чекисты на скамье подсудимых - [35]
Сидор Викторович Когут проходил свидетелем на втором и третьем судебных процессах. Когуту было тридцать лет, он работал ׳в сельской кооперации. 24 апреля 1938 г. после ареста его привезли в Умань и немедленно доставили в «лабораторию». Там он увидел пьяного Петрова и 15–18 заключенных. Петров ударил его в ухо, а когда Когут заявил, что у него нет на это права, Петров избил его и бросил в камеру. В результате избиений Когут оглох. Он объяснил, что «“качать керосин” это значит беспрерывно делать приседания, а “айда до Гитлера в гости” это значит, что заставлял на четвереньках ездить, и я ездил» (sic). Когут также показал, что Петров бил заключенных палкой, в том числе и самого Когуга[228].
Когут был единственным уманским потерпевшим, непосредственно свидетельствовавшим на суде, но двое других дали показания на допросах. М.И. Смерчинский заявил, что его силой заставили признаться в принадлежности к контрреволюционной организации. Он описал свои мучения: «Мне приходилось наблюдать так званные (sic) “концерты”. Заключались они в том, что арестованные друг друга избивали, по предложению следователя — танцевали, пели. Руководил этими концертами Фомин, Петров, Томин, Куратов. Помню, директор уманской школы Козак 16 суток стоял, опух, его жестоко избил Куратов […]. Лично слыхал, как из комнаты, где были арестованные старики-евреи, вызванные на допрос, слышались песни еврейские и пляски. Арестованный старик-еврей Штраус говорил мне, что их заставляли петь и танцевать»[229].
Во время следствия был также допрошен Дмитрий Ефимович Дубиняк, которого в комнате № 21 пытал Петров. Дубиняк описал порядки в «лаборатории». Он вспомнил, что Петров и следователь Чумак по очереди «заправляли там делами», причем Чумак был пьян. Дубиняк отказался подписать признательные показания и в конце концов был освобожден[230].
Среди других потерпевших, давших показания, были женщины, которых в Тирасполе обыскивал Томин, заставляя раздеваться догола. Главным свидетелем была Лидия Иосифовна Павлик, экономист и жена бывшего сотрудника НКВД в Тирасполе. Ее и мужа арестовали. В камере, где содержали Лидию Павлик, находилось еще 25 женщин. 10 ноября 1938 г. туда зашел Томин в сопровождении начальника тюрьмы и других сотрудников НКВД. По слова Павлик, обыск был проведен с нарушением всех правил. Томин заставил женщин полностью раздеться. Когда некоторые из женщин стали протестовать, он заявил: «Не стесняйтесь, ведь вы в кабинете врача раздеваетесь». Другая свидетельница, Любовь Владимировна Стаценко, бухгалтер из Одессы, также запомнила этот обыск. Она говорила, что заключенная А.Н. Варварецкая протестовала, отказавшись раздеться в присутствии мужчин. Томин обматерил Варварецкую и заставил ее снять бюстгальтер и нижнее белье. Софья Моисеевна Пикгольц, врач по профессии, также запомнила протест Варварецкой. Она сама протестовала против действий Томина, который кричал на нее: «Что же ты, б…, не хочешь раздеваться! Снять рубашку!» Также она рассказала: «Я стояла абсолютно голой, а надзиратель Ангелуша ощупывала грудь, тело и половой орган». Когда она отказалась разрешить Ангелуше проверить влагалище, Томин пригрозил бросить ее в карцер. Сама Ангелуша вначале «забыла» об этом обыске, однако затем, на повторных допросах, призналась. Она служила надзирательницей с 1932 г. Вместе с другой более молодой надзирательницей, Натальей Моисеевной Спогушевой, она подтвердила показания пострадавших женщин и призналась, что ранее обыски с раздеванием догола никогда не проходили в присутствии мужчин[231]. Томин позднее высказал сожаление, что «не знал» правила проведения обысков женщин[232].
Действия Томина в Тирасполе были продолжением беззаконий, творившихся в Умани. Там они не ограничились стенами Уманского РО НКВД. Томин проживал в городской гостинице, где он часто развлекал Абрамовича, Щербину и других сотрудников НКВД, которые, по словам заведующей гостиницей Елены Александровны Соболевой (возраст 24 года), там выпивали. Она сказала, что Абрамович был особенно неприятным, все время что-то требовал и придирался. Когда она призвала Абрамовича к ответу за сломанный телефон, тот сильно ударил ее по лицу. Она пожаловалась на это Борисову и лишилась работы. Соболева также показала, что Щербина приходил в гостиницу, чтобы переспать с некоей А., чей муж был арестован[233]. Софья Мефодиевна Морозенко жила в одном доме с А., которая ей призналась, что Щербина «хочет за ней ухаживать» и что он передавал записки ее мужу в тюрьму[234].
Внештатные ночные развлечения сотрудников НКВД, вероятно, стали причиной того, что, как утверждал следователь Мышко, весь город знал, что творится в уманском застенке[235]. Пьяное беспутство в местной гостинице, продажа на базаре вещей расстрелянных, принуждение женщин к сожительству — все это тоже были проявления террора.
Какие доводы в свое оправдание привели сами уманские подсудимые? И какие выводы о мотивах их поведения можно сделать на основании анализа их показаний? На первый вопрос ответить легче, чем на второй. Главным самооправданием действий подсудимых стало то, что историк Холокоста Рауль Хилберг назвал «доктриной приказов свыше» (the doctrine of superior orders)
