Чекисты. Книга вторая - [17]

— Вот это да! — протянул Загоруйко. — Неужели она ушла совсем в банду?

У каждой — свое горе

…Склонившись над кроватью учительницы, Тоня осмотрела ее и радостно сказала:

— Ну, видите, все идет хорошо. А вы боялись. Теперь могу вам сказать, что выкарабкались вы из очень неприятной истории. Отросток набух и каждую минуту мог прорваться. А тогда — перитонит…

— Вы не представляете себе, как я благодарна вам, пани доктор! — сказала учительница. — И мне так стыдно, что до сих пор я не могу еще зреванжуватыся!

— Что это значит “зреванжуватыся”? — заинтересовалась Тоня.

— Ну, отблагодарить вас как следует… Слова-то — пустое.

— Глупости какие! — вспыхнула Тоня. Как вы можете думать об этом?

В палату вошла санитарка и тихо сказала:

— Вас просят, Антонина Дмитриевна!

— Простите, я сейчас вернусь, Мирослава, — пообещала Тоня и, засовывая в кармашек фонендоскоп, быстро вышла в коридор.

В ординаторской ее ожидал майор Загоруйко. Белый халат кое-как наброшен поверх кителя. Видно, майор торопится, не собираясь долго задерживаться в больнице.

— Извините, ради бога, но дело очень срочное, — говорит майор. — Тонечка, вы мне говорили, что ваш жених хорошо пел…

— Он нашелся, да? — воскликнула Тоня.

— Тонечка, милая, не волнуйтесь… Еще пока ничего не известно. Ответьте, как он пел: хорошо или как любитель? Какой у него голос?

Стараясь взять себя в руки, Тоня ответила:

— Гнат пел прекрасно. Не было вечера в институте, на котором он бы не выступал. Сильный голос. Лирический тенор… Так что с ним?

— Тонечка… Поймите, пока еще туманно, но поверьте…

— Туманно? — воскликнула Тоня. — Так зачем же вы рану бередите этими вопросами? — И она выбежала из ординаторской.

Мирослава сразу заметила встревоженное состояние врача.

— Что с вами, Антонина Дмитриевна? — встревожилась учительница и вытянула из-под одеяла длинную смуглую руку. Поглаживая доктора по голове, она пыталась успокоить Тоню. — Неужели умер кто-нибудь из близких?

— Хуже, Мирослава. Жених у меня пропал в Карпатах… Геолог. И ничего не слышно о нем. Может, в эту самую минуту пытают его бандиты где-нибудь в Черном лесу? А я ничем ему помочь не могу…

— Давно это было?

— Второй месяц… Как ушли они в мае вдвоем из Яремче, так и след простыл…

— Я вас… добре, хорошо понимаю, — запинаясь, сказала учительница, и румянец залил ее щеки. — Не люди, а упыри иной раз бродят по тому лесу и нередко честных людей туда за собой волокут…

Что замышляет Хмара!

Вечером, прохаживаясь в тени высокого бука, под которым еще так недавно пытали Потапа, Хмара, оставшись наедине с Кравчуком, сказал:

— …Мне кажется, что с этими геологами я поступил правильно. Один из них — Почаевец, был нам ни к чему. То — законченный фанатик, рассказывать ничего не хотел, ну мы его и порешили. А этот — Березняк, штучка хитрая. Или он действительно подослан эмгэбе, или попросту раскис и колется охотно. Отпускать его отсюда уже нельзя. Одно время, еще до того, как вы пришли, я думал с ним покончить, а потом, когда Стреляный рассказал мне, что его орденом за находку урановой руды наградили, — повременил. Выжать из него надо решительно все, что он знает. Я для того его и к присяге привел…

— Глядите, друже, как бы не улизнул, — заметил Кравчук, а сам подумал: “Откуда Стреляный мог узнать, что Березняк урановую руду искал и награжден за это орденом? В тех записях, которые передал ему для ознакомления Хмара, об урановой руде Березняк не написал ни слова. Значит, Хмара что-то от него скрывает?”

— Он все время у меня под наблюдением! — сказал Хмара. — Днем и ночью. Случись что, сам повешу первого, кто чего недосмотрит… Была у меня, правда, еще одна думка…

— Какая думка? — спокойно спросил Кравчук, стараясь не проявлять видимого интереса к планам вожака.

— А что если его при оказии в Мюнхен отправить? Пусть его в центре хорошенько прощупают! Такой тип может быть для них очень полезен. И нас это хорошо оправдает в их глазах: значит, мы здесь не сидим зря в бункерах, если таких гусей захватываем.

Понимая, что замысел Хмары может сохранить жизнь Березняку, кем бы он ни был — простым трусом или человеком, ведущим какую-то тонко задуманную, самостоятельную игру, Кравчук протянул:

— Это — мысль! И может, я сам захвачу его с собой в Баварию на обратном пути? Только если вы дадите мне кого-либо из боевиков посмекалистее. Захвачу его в обмен на почту.

— За почту спасибо, — сказал Хмара. — Яснее теперь стало многое, а то сидели, как кроты, без света. Теперь так, друже! Заграничный провод требует от меня, чтобы я послал вас лично проверить запасную сетку организации, которую мы создали после войны. Но для этого придется поездить. Как вы смотрите на это?

Кравчуку стало понятно, сколько пользы еще он сможет принести народу, играя роль закордонного курьера. И, не желая упускать новую возможность узнать, что было скрыто в бандитских тайниках, он сказал весело:

— А чего ж! Можно поездить. Наша доля такая. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Но было что-то в быстром этом согласии Кравчука такое, что заставило Хмару насторожиться, и он, пристально вглядываясь в лицо Кравчука, освещенное предзакатным солнцем, неожиданно спросил: