Чекан для воеводы - [14]

Наблюдал тот взрыв и станичник Прошка, совсем было собравшийся покинуть крепость через известный ему подземный ход, чтобы присоединиться к «лесному сторожевому воинству», но геройская гибель главного воеводы напомнила ему о том, что Сокол теперь остался без начальника, а значит, враг вот-вот пойдет на последний, самый яростный приступ крепости. А раз так, то не пристало станичнику бросать порубежную твердыню на вражье поругание, не одобрили бы этого ни покойный отец Прошки, ни станичный голова Сусалов, ни его боевые побратимы-станичники. Потому-то Прошка Безверхий, подхватив тяжелую пищаль у убитого стрельца, зарядил ее и встал на крепостной стене рядом с другими защитниками, отражая новую атаку королевского сброда.

Поляки же, растерявшиеся было после сильного взрыва, опамятовали и, подгоняемые руганью своих маршалков, ринулись на последний штурм крепости. Наиболее мощный удар они сосредоточили на самом слабом месте в обороне — зияющем воротном проеме и разбитых воротных башнях. Именно там они и смогли прорваться через укрепления, сделав это, как говорится, на плечах немногочисленных уцелевших стрельцов, участвовавших в вылазке.

Тут уж Прошка, отбросив ненужную теперь пищаль, ухватился за бердыш, валявшийся под ногами, и вместе с другими защитниками устремился в рукопашную схватку. Только на этом его везение и кончилось — попался ему очень сильный и умелый единоборщик — здоровенный француз-наемник с выбитым левым глазом, который прикрывала черная повязка, орудовавший прикладом мушкета, как дубиной. Так вот, получив тем прикладом по голове, Прошка бездыханным повалился наземь, не зная, на этом он свете или уже на том…

А бой еще долго не прекращался, вспыхивая то в одном, то в другом конце крепости — защитники Сокола не собирались сдаваться на милость врага и гибли с оружием в руках, стараясь продать свою жизнь за большую цену.

Прошка очнулся под вечер, когда уже смеркалось. Оглядевшись вокруг, он понял, что ни одного живого защитника в крепости уже не осталось. Тогда он потихоньку отполз подальше от опасного места, которое просматривалось со всех сторон, и стал пробираться туда, где находился вход в подземелье. По дороге он наткнулся на какого-то человека, пытавшегося, как и он, укрыться в развалинах штаб-квартиры главного воеводы. Приняв по первоначалу неизвестного за вражеского солдата, занимавшегося мародерством, станичник собирался угостить его ударом кинжала, но в последний момент разглядел знакомое, насмерть перепуганное лицо Ферапонта — слуги Шеина.

— Ты, что ли, дядя Ферапонт? Лазаешь тут в неурочное время… — тихо сказал он.

— А то кто ж, — выдохнул Ферапонт, сразу признавший Прошку. — Ты, гляжу, живой остался? Бог тебя спас. А вот нашего хозяина Бориса Васильевича Шеина Бог прибрал. Царствие ему небесное!

— Знаю, — кивнул Прошка. — Я видел, как он поднял в воздух цельную польскую батарею. Геройский был у тебя хозяин.

— Ты, видать, больше моего знаешь. Стало быть, надо тебя с собой захватить для того, чтобы в точности исполнить последнюю волю нашего батюшки.

— Ладно, о его последней воле после расскажешь, — заторопился Прошка. — А сейчас нам с тобой самое время ноги уносить отсюда, пока не поздно.

— Вот и я про то, — согласился Ферапонт. — Ты, помнится, говорил о каком-то подземном ходе из крепости?..

— Точно. Начинается он во дворе кабака Кузьмы Окорокова. Знаешь такого?

— Как не знать? Да только дом-то его вместе с кабаком сгорел до тла. Пожгли его вороги, я сам видел…

— Не беда, дядя Ферапонт, авось да небось выберемся. А это шкатулка, что у тебя в руках — все твои пожитки?

— Все. Пожитки наши жидки, — усмехнулся Ферапонт. — Успел из дома только эту шкатулку спасти перед тем, как ворвались к нам святотатцы и разбойники, чтобы грабить да жечь. В ней, Прошка, все теперь мое достояние. В ней, да вот в этом чекане. Топорик этот завсегда при воеводе был, как оберег. А вот в последнюю свою вылазку на врага не взял его воевода с собой. Так я тебе его дам, ты ведь с ним половчее управишься в случае чего…

— Чекан — это хорошо. Побъемся еще! А вот золото, брильянты в твоей шкатулке — это на том свете нам не понадобится, — усмехнулся Прошка, тут же приведя строки из Евангелия, которые часто повторял станичный голова Сусалов: — «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут».

— Нет, братец, здесь лежит куда большая для меня драгоценность — послание батюшки воеводы к нашей матушке Евдокии Никитичне. Нельзя даже помыслить, чтобы сие послание попало в лапы нечистого…

— Тихо! — неожиданно прервал Ферапонта Прошка. — Упомянул нечистого, он тут как тут! Чертей во плоти целых пятеро…

Действительно, недалеко от беглецов прошли, гремя оружием, пятеро королевских наемников, все еще продолжавших рыскать по крепости в поисках живых защитников и хоть каких-нибудь ценностей.

— Пронесло, — переведя дух, перекрестился Ферапонт.

— Иди за мной и не отставай, — сказал Прошка, направляясь в ту сторону, где находилось кабацкое пепелище.

Через полчаса беглецы, воспользовавшись ночной темнотой, добрались до лесной опушки.