Чек за жизнь - [18]

— Да-да! — уловил он недоуменный взгляд мэра. — Ты не думай, что мы о тебе ничего не знаем, — откашлялся Шакал и встал посреди зала спиной к мэру.

— И так небольшое лирическое отступление Я вырос на улице, ел жуков и червей, когда жрать было нечего, и вырос таким подонком, каким вы все меня видите. Мать пошла по рукам и наплевала на меня. Поэтому я патологически ненавижу женщин. Ты же, сука, — повернулся он к мэру, — жил в тепличных условиях, в добре и ласке, и как все современные мужчины до сорока лет кормился грудью матери. Но ты — такой же подонок, как и я.

Тут он действительно почувствовал сцену, прошелся по ней и начал толкать монолог, обращаясь в зал.

— Какая крайность лучше? Вырастает ли человек в нищете или богатстве, становится ли преступником или олигархом? Где грань между добром и злом? Кто знает? Для нас для всех зло имеет разную окраску и форму. Для меня главный преступник это ты — лицемер, прелюбодей, совратитель малолетних шлюшек. Я знаю о тебе больше, чем те, кто тебя прикрывает. А кто я? Я убийца. Сегодняшней ночью я убил алкоголика-охранника, жизнь которого не представляет ни для кого ценности, в том числе и для него самого; девушку, ставшей ширпотребом в угоду своих интересов; мужика, ударившего женщину ради бутылки воды и людей, которые повели себя как бараны. Я убийца и убил людей. А может я просто оказал обществу услугу? Я же Шакал. Я — санитар природы. Хе-хе! И все эти люди, которых я убил… да примет Аллах их грязные души.

— Почему это ты решаешь, кому жить, а кому умереть? — набрался смелости спросить мэр.

— Я не решаю. Я просто убиваю. Я преступник, я гниль, саркома общества, как и ты и многие другие.

— Хорошо. Я согласен со всем. Только отпусти их. Я принес деньги. Сдержи слово восточного мужчины, отпусти их.

— Ты любишь этих людей?

— Да.

— Я имею в виду этих обманутых кретинов, которые смотрят на тебя как на спасителя? Сколько раз ты их обманывал? Представляю, как они будут разочарованы, когда узнают.

— Они и так знают.

— Нет. Тех, кто это знал, я уже застрелил. Забыл сказать — языкастых людей тоже не люблю, особенно мужчин.

— Встань посередине и скажи всем этим людям, что ты их любишь и пришел их спасти. Солги, как ты это часто делаешь на площади собрания. Посмотри на них свысока, как ты это любишь делать. Извините, Гаврил Михайлович, кафедры нет.

— Хватит! — сказал мэр и протер лицо платком. — Думаешь, мне легко?

— Хорошо, — ответил индифферентно Шакал. — Проси или убирайся.

Мэр собрался, глубоко выдохнул и выдавил из себя следующую фразу:

— Отпустите мою жену и дочь. Я прошу вас.

— Не слышу, — сказал с издевкой Шакал. — Громче.

— Отпусти мою жену и дочь, ублюдок! — повторил сквозь зубы мэр.

Зал словно ожил. Шакал улыбнулся.

— На что ты рассчитываешь, а? — не выдержал мэр. — К чему это все? Хочешь убрать меня с должности? Хочешь, чтобы народ свергнул меня.

Шакал все так же улыбался.

— Нет. Народ тебя не свергнет. Тебе ли не знать свой народ? Как я уже говорил, какой бы не был исход, ты выйдешь отсюда для них героем. Мне надоело с тобой разговаривать. Давай быстрее. Ты хочешь забрать свою жену и дочь?

— Да. Прошу тебя, отпусти их.

— Ты знаешь, ты такой жалкий. Ты просто букашка. Стоящая букашка. Я могу тебя раздавить, но это как-то неудобно. Ты не мог бы встать на колени?

С первого ряда я совершенно точно увидел, как у мэра задергалась бровь. Чрезвычайно медленно он все-таки опустился на колени, вопреки сомнению всех находившихся в этом зале.

— Повтори-ка, Гаврюша.

— Отпусти их — сказал скрежета зубами мэр. На секунду мне показалось, что мэр хочет на него наброситься.

— Хорошо. А остальных ты не берешь? Хочешь совершить частичный выкуп?

— Нет, я хочу, чтобы они все остались живы. Здесь вся сумма.

— Но ты ведь пришел не из-за них, — сказал Шакал, открывая кейс и перебирая банкноты.

— Я хочу выкупить их всех! — медленно, чуть ли не по слогам проговорил, мэр.

— Да, я поверю тебе. Послушай. Знаешь, как мы поступим? Раз ты пришел из-за двух человек, забирай их. Я возьму себе только две купюры, остальное можешь забрать, — сказал Шакал.

— Поднимите девку и мать на сцену! — обратился он к подчиненным, закрыл кейс и вручил его опешившему непонятно от чего именно, мэру.

Натянуты нервы

На сцену подняли женщину с первого ряда, которая все время инсценировала обмороки и ее дочь. Они побежали к отцу и обняли его. Весьма милая была картина. Вот только номер с двумя купюрами мне не совсем была понятна. Что придумал этот циничный Шакал? Чтобы это не было, это было занимательно. Это было настолько занимательно, что я совсем забыл, что через три часа, как минимум, я полечу в воздух.

— Вы ничего не хотите сказать напоследок этим людям?

— Бессовестные, чтоб вас черти в аду драли! — крикнул кто-то из зала.

— Не обращайте внимания, Гаврила Михайлович, — с сарказмом проговорил Шакал. — Говорите.

— Дорогие граждане, — откашлялся мэр, — вы должны понимать, что мы сделали все, что было в наших силах. Пусть и с некоторой задержкой и все же. Мы вас не оставим и будем следить за развитием событий в течение этих трех часов.

— У вас все, Гаврил Михайлович? — спросил Шакал сардонически.