Чек за жизнь - [16]

— Однако, — прервал его, я с вами согласен. У меня есть возможность уехать работать за границу. Я знаю английский язык в совершенстве, и я хороший специалист. Но я не могу оставить родителей… А возможно, вы правы. В глубине души я просто боюсь перемен и выхода из зоны комфорта. Мне лень начинать жизнь заново.

— Так зачем ее продолжать? Умрите здесь и сейчас.

— Но я ведь могу изменить свою жизнь!

— А что мешает?

— Мне бы только выжить — улыбнулся я, уловив весь смысл его слов. Он тоже улыбнулся, поняв, что добился от меня того, чего хотел.

— Вы знаете, мне теперь еще больше хочется жить! — я не сдержался и начал плакать. — Какой я был дурак! Господи!

Я вдруг вспомнил матери и отце. Я никогда не понимал, как много для меня значат мои родители! Я бы все отдал, чтобы увидеть их. Теперь я люблю их еще больше за эту чудесную жизнь, которую они мне подарили, прелесть которой я недооценил.

— Плачь, когда хочется плакать. Этого не нужно стыдиться. Как бы я хотел услышать эти же самые слова от своих детей. Как бы мне хотелось, чтобы они пожалели о случившемся.

— Уж лучше бы они оказалась на вашем месте. Тогда бы они поняли, что деньги — далеко не все.

— Жизнь их уже наказала такими же детьми, как они сами.

И ужас режет души напополам

Я поднял голову, вытер лицо и собрался с духом. В этот момент я глотнул глоток нового воздуха, как новорожденный. Ибо я действительно с этой минуты почувствовал себя новорожденным человеком. В следующие минуты, забыв о своем собеседнике, я окунулся в раздумья и, кажется было, на минуты две или три заснул. Меня разбудила суета женщины с детьми.

— Простите, пожалуйста. Он уже не мог терпеть — начала она было оправдываться.

Ее ребенок «справил свою нужду» прямо под сиденье.

— Не стоит. Все в порядке, — ответил я.

— Вы знаете, я отвела его в женский туалет и… — тут она начала часто глотать воздух, как то бывает у астматиков.

— С вами все хорошо? — задергался я.

— Там какая-то голая тетя с перерезанным горлом, — докончил ее фразу ребенок.

У меня прошлись мурашки по телу.

— Глупая женщина, очень глупая — сказал мой собеседник, который тоже слышал все это. — Неужели она поверила, что после всего, что она позволила с ней сделать, ее так просто отпустили? Это же мусульмане!

— Вот именно что они мусульмане, где слово данное мужчиной? Они обещали ее освободить, почему они не сделали этого? Почему они так поступили с ней? — спросил я.

— Они сдержали свое обещание. Для этой несчастной девушки и для людей, убивших ее, понятия «спасение» и «освобождение» были не идентичны. Они думают, что сделали благое дело, убив ее. Ведь таким образом, они освободили ее душу из грешного тела.

— Но перед этим хорошенько воспользовались! Уроды! — разозлился я.

— Я не удивлен таким поступком. Во время учений им приходится воздерживаться от интимных связей. Считается, что это делает их более возбужденными и агрессивными.

— Откуда вам это все известно? — спросил я недоумевающе.

— Да так. Читал… — ответил он и отвел взгляд.

Я глубоко выдохнул. Дышать уже было невозможно. Понятно было, что нужду под сиденье справил не один этот ребенок. Я поднялся на сцену и подошел к террористу, у которого был телефон. Сам не помню, как это получилось. Наверное, нехватка свежего воздуха усыпила мою бдительность, и я потерял чувство страха. Как это ни странно, но мне действительно на тот момент было все равно, я уже был не прочь быть убитым.

— Тебе чего? — сказал террорист с телефоном, развалившись на стуле и покусывая зубочистку.

— Дай трубку. Маме хочу позвонить, — сказал я с абсолютным спокойствием. Краем глаза я увидел, как остальные стоящие на сцене повернулись и посмотрели на меня.

— Маме? Мама — это святое. Держи — ответил он и протянул телефон.

Я даже удивился, что он так сразу дал мне телефон. Секунд десять я смотрел на его протянутую руку с телефоном и думал: «Господи! И у этого зверя есть душа»

— Ты долго будешь смотреть на него? — засмеялся он.

Я взял телефон, посмотрел сначала на время. Было три с половиной часа. Потом я набрал номер мамы. Я слушал гудки и смотрел на парня с зубочисткой во рту.

— Алло. Кто это? Алло! — раздалось в трубке телефона.

— Мама… Я в числе заложников, но думаю, ты и так все предчувствовала.

— Сынок! Андрюша, милый! Сынок, ты живой? Ответь мне, ради бога! — кричала мама, давясь слезой.

— Да, мама, я живой со мной все хорошо.

— Сынок, что они от вас хотят? Что?! Хочешь, я приду и буду просить у них на коленях, чтобы тебя отпустили? Я приму их веру, я стану их рабой… Господи, я на все готова! Скажи, чего они хотят.

— Приди в себя, мама. Я лишь хотел попросить у тебя прощения за все. Прости, что повышаю иногда на тебя голос, что ругаю вас с отцом, что провожу мало времени с вами. Прости, за все прости.

— Не говори так, сынок. Мы еще увидимся.

— Мама, просто скажи, что прощаешь меня и все.

— Нет, я тебя не прощаю, — плакала она навзрыд, — ты нужен мне живой, я не смогу жить без тебя, я не буду жить без тебя…

— Ради бога, мама, перестань. Нам всем нелегко.

— Сынок, Андрюша… Ты должен жить, ты должен. Оля она… Она тебе не сказала. Оля ждет ребенка.

— Что ты сказала? — опешил я.