Чек за жизнь - [15]

— Полагаете, что деньги здесь не причем?

— Деньги здесь не причем. Это политика духа.

— То есть дух политики, — поправил я.

— Нет. Политика духа. Одного очень больного и беспокойного духа.

— Что же здесь на самом деле твориться? Это реалити-шоу? Может, нас снимают камеры? Но почему нас тогда убивают? Что это за забава? А может, и бомбы никакой нет?

Он многозначительно ухмыльнулся. В этот момент я начал понимать, что это одинокий странный человек мне нравится.

— Так кто вы?

— Ладно, как и обещал, я расскажу вам о себе. Я бывший предприниматель. У меня было несколько видов бизнеса и легальных и нелегальных. У меня был коньячный завод, и я организовывал экспорт марихуаны. Я был одним из крупных бизнесменов до начала девяностых. У меня был почет, слава, золотой статус в обществе, невероятное количество любовниц. Меня обожали и уважали. И я думал, что мне ничего в этой жизни не нужно кроме этого. Потом началась перестройка, инфляции, часть денег прогорела. Но я по-прежнему имел источники дохода, друзей, почет, любовниц. За шестьдесят лет я был женат шесть раз. Трое детей: один от меня и двое приемных. У меня было все, пока… — он сделал паузу, — меня не сразила болезнь. Я не фаталист, но знаю, что меня наказала судьба. Я ни разу не пил спиртное, зато травил этой гадостью других, и обогащался за счет этого. На пятьдесят пятом году жизни у меня обнаружили опухоль в легком. Я потратил на лечение все, оставшиеся после инфляций, деньги. Когда вылечился, потерял все. Когда жена узнала, что у нас теперь нет ни гроша, она мне прямо заявила, что лучше бы я умер. «Зачем тратить деньги на спасение никчемной жизни?» — я как сейчас, помню эти слова. Дети выбросили меня из собственного дома. Благо у меня была в этом богом забытом городе однокомнатная квартира, доставшаяся от матери и теперь я живу здесь… Нет, вы не подумайте, я не давлю на жалость. Вы хотели узнать кто я, я и ответил.

— Подумать только, как подло поступает с нами судьба! Вы спасли свою жизнь, потеряв все и всех, чтобы здесь сегодня умереть? — воскликнул я.

— Сегодня или завтра — какая разница? Мне уже все равно. Но я буду знать, что моя жизнь была не напрасна, если мне удалось хоть как-нибудь повлиять хоть на одного человека.

— Вам это удалось! — сказал я, чтобы как-то его подбодрить. — Я поражен. Если переодеть из простолюдина в хороший костюм, из вас получится превосходный оратор.

— Одежда ничего не решает.

— Простите, что огрызнулся. Мне очень импонируют ваши знания. Вы удивительный человек.

— Знания говоришь? Знания сейчас никому не нужны. Более того, они никому не выгодны. Они упрощают конкретному индивидууму жизнь, не более. Знания делают человека свободной личностью, а не частью толпы, а свободная личность всегда отрыгивается из толпы с рабским менталитетом, как инородный предмет. Как, впрочем, я. А знания? Они, конечно же, важны, не спорю. Ну, к примеру, эти заложники, которых убили. Они не знали даже элементарного — как вести себя в случае террористического акта и пошли на поводу своих чувств. Если бы они имели хоть какие-то знания, они остались бы в живых. Правило номер один: не поддавайся панике и не провоцируй захватчика.

— Погодите. А что вы имели в виду, сказав, что знания никому не нужны и не выгодны?

Он пристально посмотрел мне в глаза и медленно проговорил:

— Допустим, я кое-что знаю, чего не знают другие из сидящих здесь людей…

— Господи, что? Скажите мне. Прошу! — резко прервал я его.

— Неужели вы во имя спасения остальных начнете что-либо предпринимать, если даже овладеете этой информацией?

— Да, конечно. Я бы сделал это.

— Вы смогли бы поделиться этой важной информацией с другими? Например, неожиданно выбежать на сцену, выхватить микрофон и громко объявить об этом, даже если это стоило бы вашей жизни?

— А что терять?

— Я вам поведаю исход: вас убили бы на месте. А люди, которым вы хотели помочь, сочли бы вас за ненормального. Потому что первым не нужен заложник, владеющий их секретной информацией, а последним не выгодно что-либо предпринимать, получив ее. Поверьте мне на слово. Они продолжили бы ждать манну небесную, батюшку Христа, Аллаха, Яхве, кого угодно, но только ничего не предпринимать. Потому что им так удобно. А ваша жизнь была бы принесена в жертву зря. А теперь вы понимаете?

— Почти, — ответил я медленно и неуверенно.

— Общество не любит, когда его взбудоражат, теребят и трогают. Во все времена, народ любил жить в неведении, в незнании, просто потому что это удобно. Нас освободили от феодалов, но мы вскоре прокляли инициаторов манифеста об освобождении крестьян, и все равно вернулись к своим «хозяевам». Нас освободили от гнета царского режима, но мы все равно всплакнули о «последнем Романове». Так же было и после Сталина, на похоронах которого от неимоверно большого количества людей в давке погибла не одна тысяча людей. Мой юный друг! Мы безнадежные рабы на все времена. Но худшее из всего этого то, что мы ничего не хотим с этим поделать. Мы — рабы самих себя: своих ограниченных интересов, ограниченного кругозора и ограниченного мышления. Может быть, кто-то и не оказался бы здесь и сейчас в этом, забытом богом, провинциальном городке, на концерте этих дешевых переодетых клоунов, билет на которых стоит каких-то две тысячи рублей. Если бы «этот кто-то» когда-нибудь для себя решил, что есть и другие прекрасные города и страны, в которых можно побывать и даже жить, посещать более грандиозные мероприятия, общаться с интересными людьми. Стоит мне спросить любого из этих людей, почему он в этом сером угрюмом городке, а не где-нибудь еще, он сошлется на кого и на что угодно, но только не на свою собственную лень и нежелание быть не таким как все и жить не так, как все.