Чего стоит Париж? - [121]

Вы представляете, мсье д'Орбиньяк, сегодня, инспектируя местный тюремный замок, я встретил в камере известного преступника и душегуба Мано де Батца духовника Ее Величества королевы Маргариты Наваррской! Конечно, святой отец увещевал заблудшего грешника покаяться, но порядок есть порядок. Я был вынужден просить почтенного брата Адриэна покинуть стены тюрьмы.

Тем более что в замке есть свой исповедник. Завтра во время коронации он придет к господину Мано, – Оливье сделал длинную паузу, лукаво глядя на Лиса, точно дожидаясь похвалы своему хитроумному замыслу, – и останется в камере в его одежде. Сам же шевалье де Батц в сутане доминиканца выйдет на волю, а дальше уж ваша забота, – развел руками смотритель тюрем.

– Ага, а надзиратель в коридоре пожелает ему доброго пути, – настороженно поинтересовался Лис.

– О, я вижу, вы разбираетесь в нашей кухне. Надзиратель абсолютно надежен, у него нет другого выбора. Если завтра он не сделает то, что должен, послезавтра реймскому суду станет известно, что этот негодяй собрал банду бывших узников и добрая треть грабежей и убийств в городе происходит по его указке. Но как только злодей выведет шевалье за ворота тюрьмы, он волен бежать и скрыться. А о том, что я вам поведал, суд узнает дней через десять. Вот, собственно говоря, и все.

– Пожалуй, план вполне хорош, особенно для новичка. В вас чуть не погиб большой талант! На вас определенно стоит обратить внимание.

– Благодарю, мсье. Итак, вы получаете то, что нужно вам. Затем, скажем, приносите сюда же то, что необходимо мне. Передайте расписку человеку, который провел вас сюда.

– Что ж, по рукам! – немного подумав, кивнул Лис. – Кажется, вполне честная сделка. – Он пристально посмотрел на мэтра Оливье, явно желающего еще что-то сказать. – Или я что-то упустил?

– Господин д'Орбиньяк, – понижая голос до шепота, вновь заговорил сюрвальен. – Я знаю, вы имеете большое влияние на короля. Передайте ему вот что. Мой дядя, один из братьев моего отца, большой знаток Каббалы, утверждает, что все знаки, как небесные, так и земные, неумолимо свидетельствуют о том, что Генрих III будет править совсем недолго и что наследовать ему будет он, Генрих Бурбон. И… – Он замялся.

– И?.. – подбодрил его влиятельный вельможа короля Наваррского. – Я слушаю. Весь внимание.

– И если Его Величеству будет угодно поставить предикт «де» перед фамилией Шанфлер, то более верных и преданных слуг ему не сыскать во всей Франции.

– А, вы об этом! Я передам ему вашу просьбу, – с видом плохо скрываемого высокомерия заверил просителя д'Орбиньяк, неисправимо гыгыкая на канале связи. – «А шо. Капитан, хороший гешефт. Мы ему по одному „де“ на каждого члена семьи, ему лично можно кроме „де“ еще и „ла“, а если вдуматься, черт с ним, пусть подавится, еще и „фон“, а он нам Мано на блюдечке с голубой каемочкой. Как говорится, наши дела стоят ваших „де ла“.» – Он хотел еще что-то добавить, но тут вошедший в мой кабинет благочестивый бенедиктинец смиренно напомнил, что нынче же ночью у нас планируется еще один визит к его преподобию господину де Ботери, секретарю папского нунция.

* * *

Стража у дворца архиепископа скрестила было алебарды перед поздними гостями, но, разглядев в свете поднесенного фонаря лица визитеров, отворила калитку, впуская нас во владения его высокопреосвященства.

– Похоже, вас здесь знают, – наклоняясь к уху спутника, негромко проговорил я.

– Разве в этом есть нечто удивительное, сын мой? Вещи куда более дивные мы видим перед собой всякий час, но не придаем им должного значения.

Возможно, брат Адриэн намеревался вновь пуститься в пространные повествования о деяниях святых и подвижников, но покои кардинала Солертини, в свите коего состоял бывший викарий парижского архиепископа, находились в крыле дворца, стоящем совсем рядом с калиткой, через которую мы только что вошли.

Еще один ночной дозор, смерив нас настороженными взглядами, пропустил, не задавая вопросов. Казалось, присутствие кроткого бенедиктинца служило универсальной отмычкой ко всем запертым дверям французского королевства. Пройдя какое-то время в молчании по гулкому коридору, мой гид остановился перед одной из дверей, на вид ничем особо не привлекательной, и, для приличия постучав, несильно толкнул ее.

С давних пор монастырские уставы запрещали клирикам запирать свои личные кельи, дабы любой из начальствующей братии мог беспрепятственно войти в каждую из них, когда вздумается. Ибо тайность, как утверждали праведные отцы Церкви, мать всякого заговора и разврата.

Дверь в покои бывшего викария действительно не была заперта, однако сильно ли это способствовало искоренению заговора в святых угодьях, оставалось невыясненным. Преподобный мсье де Ботери восседал за небольшим письменным столиком, низко наклонясь над исписанным листом. Судя по гусиному перу, сжимаемому им в пальцах, и распечатанному свитку с красной печатью, укрепленному на пюпитре перед ним, в этот момент святой отец переписывал очередной документ, возможно, речь для завтрашнего выступления его высокопреосвященства. Заслышав скрип петель, священнослужитель поднял на вошедших подслеповатые глаза и, близоруко щурясь, попытался распознать поздних визитеров.