Чечня рядом. Война глазами женщины - [19]

Резюме подводит хозяин:

– Они непобедимы, пока народ верит в их непобедимость. Как только народ начинает сомневаться, лидеры погибают. Хаттабу, например, почему до сих пор так везет? А потому, что он доказал преданность исламу и традициям.

– Да, – подхватывает гость, которого зовут Иса (говорят, он воевал в отряде Хаттаба). – Хаттаб, например, совершенно не выносит присутствия женщин. Увидел в отряде женщину-врача – закрыл глаза руками и закричал, чтобы ее убрали. Вот это истинный моджахед! Амир все установления Корана соблюдает, и его слову можно верить. Жаль только, что не чеченец.

Иса говорит, что братья Ахмадовы и Цагараевы хуже, чем Хаттаб, потому что воюют не за идею, а за деньги.

– Это не моджахеды, это падаль. Воруют и убивают людей просто так. А настоящие моджахеды борются за идею.

Гости считают, что умрет идея – умрет и сопротивление. Мол, именно поэтому Хаттаб под страхом смерти запретил своим людям говорить с кем-либо о ранении Басаева.

– Приходили люди из Азербайджана, говорят, что Шамилю совсем плохо, – рассказывает один старик (здесь все считают, что Басаев скрывается где-то в Азербайджане). – Если Шамиль умрет, то один араб ничего не сделает. Он людям не нужен.

Затем хозяин, видимо специально для меня, говорит на хорошем русском языке:

– Русским никогда не победить этот народ. Раздавят, но не победят. Потому что за нами правда. – Потом достает из шкафа книгу Льва Толстого, открывает повесть «Хаджи Мурат» и читает отрывок о разрушенном русскими солдатами селе: «Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми».

– Жаль только, что ничему они так и не научились, – говорят гости. Старик закрывает книгу и поднимает глаза к небу.

Летом 2000 года я заболела. Это было что-то нервное, я приехала в Москву и поняла, что война заполнила всю мою жизнь. Я не понимала, как люди живут вне этой войны. Не понимала, зачем они ходят в магазины, театры, почему смеются, читают журналы, смотрят сериалы – ведь настоящая жизнь не здесь – ТАМ!

Я дважды упала в обморок в метро. Врачи, которых прислала редакция, прописывали транквилизаторы, и я спала. Это продолжалось больше месяца. А потом я как-то проснулась и поняла, что если сейчас не вернусь назад, в Чечню, то пропаду. Я вдруг поняла, почему меня туда тянет. Там я была нужна. Там я чувствовала себя востребованной, и я понимала, что делаю какое-то важное дело. Пусть порой коряво и необъективно, но я писала историю этой войны. И в другой жизни в те дни мне не было места.

29.08.2000. Дом престарелых

В Чечне есть люди, которые не знают, что идет война. Бомбежки и обстрелы, эвакуация и возвращение в Грозный, голод и потеря близких, – все это для них только фрагменты непрерывного страдания, в котором проходит их жизнь.

Услышав о том, что Дом престарелых, инвалидов и психохроников, эвакуированный зимой из Грозного, вновь возвратили в грозненский поселок Катаяма, я сначала не поверила. Сразу вспомнилось, как много говорили о подвиге врачей, вывозивших зимой из блокированного города немощных стариков и инвалидов – казалось, навсегда.

Оказалось, их действительно вернули в Грозный. Я приехала в Катаяму утром. Во дворе частично разрушенного дома пожилые женщины разводили костер, и несколько постоянных обитателей грели руки у огня.

Девушка с наивным взглядом и постаревшим лицом играла пустым флаконом из-под духов. Мака останется ребенком уже навсегда: у нее врожденная олигофрения. 18 декабря ее и всех остальных жильцов дома вывезли из Грозного на трех автобусах. Перед этим туда пришли боевики и сказали директору, чтобы вывозил больных: «Скоро начнется штурм». Директор и медсестры выносили больных буквально на себе, грузили в автобусы и бежали за следующими. Сидевшие в автобусе смотрели на забитую боевиками улицу, на черные дула автоматов и пулеметов и плакали: они не хотели уезжать.

Обитателей дома престарелых и инвалидов на перевале уже ждала старшая медсестра Зина Тавгиреева. Она договорилась о том, чтобы им дали места в палаточном городке для беженцев. Но автобусы по чьему-то приказу отправились в другой палаточный городок, в Ингушетию. Два дня они провели в лагере, а потом их увезли в Троицкое, в дом для детей-психоневротиков. Там их стали распределять: часть отправили в психоневрологический дом-интернат в Пседахе, остальных – в подобные учреждения в Астраханской и Вологодской областях. При этом не старались сохранить семейные пары, которые больные составили, находясь в грозненском доме престарелых и инвалидов: из 17 пар, проживших долгие годы вместе, не сохранилось ни одной. Из Троицкого начались побеги.

Полгода прожили грозненцы в Ингушетии. А потом им сказали, что возвращают их назад. – Узнав, что наш почти сохранившийся дом престарелых и инвалидов в Грозном хотят отобрать под какие-то нужды, мы принялись обивать пороги министерства социальной защиты Чеченской республики, – рассказывают директор дома престарелых и инвалидов Алхазур Тавгиреев и его жена Зина. – Они связались с Ингушетией, и наших стариков позволили вывезти.