Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - [50]
— Кого!? — разом охрип Костя.
— Тару… Капусту, по ходу… Бл… ь! — нервно вскричал Сергей, пугнув сигналом, зазевавшегося перед машиной подростка.
— Давно?! — Костя, решив не отвлекать Рябинина, повернулся к Бескудникову и Долгову.
— С час где-то. Там почти все кто на базе был, — сквозь шум бешено летящей машины, кричал Бес, — двое «двухсотых», три «трёхсотых».
— Кто «двухсотый»?! — холодея, окончательно севшим голосом, спросил Костя.
— Хер знает! — Бес отвёл глаза на дорогу. — Там вообще ты в списках на выезд прошёл… В дежурке…
Когда они приехали на место, обгоревший остов УАЗа грузил в кузов «Урала» военный автокран с эмблемой ВВ на дверях. Чёрное пятно на обочине и россыпь осколков вокруг красноречиво говорило о разыгравшейся трагедии. Два БТРа, один в начале Садовой, другой метров через сто после места происшествия, перегородили дорогу, заблокировав возможность дальнейшего проезда. По обочинам стояли «Уралы» и БРДМ, дальше, перед БТРом уткнулись в кусты УАЗики и «буханки». Весь личный состав, прибывший на место засады, прочёсывал территорию таксопарка и близлежащие развалины. У одного из УАЗов с ноги на ногу переминались Жоганюк, Кутузов и Лавриков.
Вплотную подъехав к БТРу, Рябинин остановил машину и все опера направились к руководящему кружку.
— Катаев?!! — Потерялся Николай Иванович. — Ты, ты… что… живой?!
Кутузов и Лавриков также оторопело уставились на шедшего впереди всех Катаева. Ситуация к юмору не располагала, но Костя еле сдержал улыбку, глядя на их вытянутые рожи.
— Я с Таричевым подменился, товарищ полковник, — упредив в ненужные вопросы, сказал он, — с утра тренировка была, вот он и поехал… Он… он жив? — сглотнул конец фразы.
Кутузов и Жоганюк переглянулись, качнув головами, как китайские болванчики. Лавриков стоял молча, поджав губы. Опера застыли, надеясь не услышать то, что они уже поняли.
— Значит Таричев… М-да… Он сгорел в машине… Обгорел до неузнаваемости… — нечётко ответил Кутузов, — Капустин контужен и ранен. Его в Северный увезли. Ещё Крылов погиб. Попов и Окунев тяжёлые, тоже в госпитале…
— Бл… ь… — за всех протянул Рябинин. Остальные молчали.
— Вам здесь делать нечего, — Жоганюк вновь сделался сух и официален, — мероприятия заканчиваются, скоро ОМОН и остальные поедут на базу. Вы поезжайте, всё обсудим в штабе… И ваше, Катаев, нарушение, и ваше, — жёлтый палец вытянулся в лицо Сергея, — Рябинин, отсутствие на ПВД… Свободны!
Дерзко посмотрев в глаза полковнику, Рябинин сплюнул в пыль, под ноги и, повернувшись, пошёл к машине. Остальные последовали за ним. Бескудников хотел ляпнуть, по обыкновению, какую-нибудь гадость, но в последнюю секунду передумал.
Траурная процедура утреннего построения напомнила Катаеву церковный ритуал. Три кадровика-штабиста с дежурно-печальными лицами профессионалов своего дела вышли перед строем, держа в руках, увеличенные со служебных удостоверений и, уже оформленные в рамочки, фотографии Таричева, Крылова и Карнаухова (ночью он скончался в госпитале Моздока).
Трагизм последних дней не нуждался в чьих либо комментариях, поэтому Жоганюк, выступивший с речью о вечной памяти и офицерском долге, не произвел на, враз осунувшийся, личный состав никакого впечатления. Лишь, произнесённая в заключение, фраза о приезде, в связи с ЧП, полковника Куликова, для назначения виновных, вызвала пробежавший по рядам шёпот.
Построение закончилось. Всё ещё ощущая послевкусие вчерашнего разговора с Жоганюком, Костя не мог решиться и оставить в «закладке» АПС для Тимура. После приезда с места происшествия, Жоганюк собрал участников гудермесского вояжа у себя в кабинете. В лучших традициях СМЕРШа, он учинил допрос Катаева на темы: Причины невыезда? Что за тренировка? Кто может подтвердить? Где согласование с руководством? И многое другое.
Рябинина и остальных он заподозрил в трусости, толсто намекнув, что они не выехали вместе со всеми на помощь опергруппе, потому что банально прятались в кубриках. Вскочившего было рамсить, потемневшего лицом, Беса Рябинин удержал за портупею и усадил обратно. Ненужная, ничего не изменяющая, свара могла повредить предстоящему обмену пленными. Поэтому получив порцию безответных угроз, опера с, и без того тяжёлым, сердцем, свалили из кабинета. Желание с горя нажраться отсутствовало напрочь. Тихие вечерние поминки на оперской кухне только усугубили чувство вины. Костя одним из первых вышел из-за стола, стараясь не смотреть на товарищей, хотя ни у кого и в мыслях не было как-либо попрекать его этой дурацкой заменой.
Побродив в темноте, под аккомпанемент ночной стрельбы по территории Центра, Костя присел на скамью опустевшей курилки. Минут десять посидел, пытаясь раскачать душевные загоны. Голова была абортно пустой, тело неприятно слабым, мышцы, словно не зная физических нагрузок, мертвенно стыли. Представил себя со стороны. Скривился от киношности декораций — ночь, стрельба, погибшие друзья, силуэт ЗУ-шки на крыше. От позёрства главного героя — усталая сутулость, грязный камуфляж, опущенная голова, пистолет в набедренной кобуре, — зло сплюнул и ушёл спать.
А утром, ещё до планёрки-поверки, к Рябинину приехал Сулейман и сообщил, что родня задержанных к обмену готова.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.