Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [53]

Парень думаю, скрылся. Зато другого, который тоже решил убежать таким же образом, пуля настигла, когда он только подбежал к забору. С белым как снег лицом, он остался лежать на улице…

У больницы нас разделили на три группы. Но перед этим вывели из строя пять человек. Четыре из них, как я понял, были летчики. Пятый тоже был офицер. Не знаю только кто — то ли милиционер, то ли пожарник. Несколько бандитов повели их к обрыву, что недалеко от больницы. Там и оборвалась их жизнь. Говорят, перед тем, как расстрелять, их порядком помучили…

Нашу группу разместили на третьем этаже в хирургическом отделении. Народу там оказалось — сесть негде… Началось томительное ожидание. Все молчали. Каждый, наверно, думал о своем. Здесь же, на операционном столе, лежал еще один офицер, тоже летчик, раненный, видимо на улице. Рана была тяжелая. Пуля прошла над самым сердцем. Но уже через минут пятнадцать его вынесли из палаты. Как сложилась его судьба — не знаю. Скорее всего тоже расстреляли. А на его место положили брата главаря захватчиков, сделали ему операцию. Но он все равно умер. Так с быстро разлагающимся трупом мы просидели три дня».

Специальный выпуск еженедельника «Новое время» и газеты «Приазовский край» вышел подзаголовком «Правда о трагедии Буденновска».

Диктор радио передал свидетельства очевидцев: «…С Басаевым встречался депутат Госдумы, известный психотерапевт Анатолий Кашпировский. Отвечая на вопросы о психологическом состоянии заложников и террористов, он ответил следующее:

— Психологическое состояние заложников было тяжелое. Оно обусловлено той скученностью, нехваткой воды, воздуха и вообще неопределенностью ситуации. У них звериный, животный страх перед русскими солдатами. Чеченцы держались мужественно. Они заранее сказали, что не считаются с тем, погибнут они или нет. И надо сказать, что на меня произвел очень сильное впечатление их полевой командир Шамиль Басаев. Это мужественная личность и человек с глубоким умом. Бандюга он или нет — определяют соответствующие инстанции. В данной ситуации он представляется как защитник чеченского народа».

— Как жалко людей, испытавших подобную участь, — произнесла Наташа.

— Басаев выполнял волю аллаха и бедного народа Чечни. Он пошел на отчаянный шаг, — пояснил Игорь. — Чечня пылает в огне войны… А что будет потом — трудно даже себе представить…

— Потом могут расплодиться террористы по всей стране, — тихо, неожиданным голосом произнесла жена. Она осуждала она такую возможность или предвидела ее — вот в чем вопрос.

— Господи! — воскликнул Игорь, избрав дипломатическую середину. — Ты, верно, шутишь или пугаешь? Ведь чеченский народ…

— Нация, а не народ! — возразил все тот же женский голос.

— Народ, нация… Знаешь, в наше время трудно различить эти понятия… Вот послушай, что говорят свидетели этой страшной участи.

Дымок печальных воспоминаний вылетал из уст очевидцев:

«Женщина с ребенком на руках: «на сто процентов создавалось впечатление, что это все кому-то было выгодно, что все наверху заранее знали. Вы говорите, что власти этой не было выгода в этом нападении? А к чьей, я вас спрашиваю, выгоде тогда, они Чечню три года вооружали. И кто даст гарантию, что через две-три недели бандиты не вернутся. Черномырдину дадут Героя Российский Федерации, Басаеву — Героя Чечни, а мы как жили, так и будем жить: в нищете, бесправии и безнадежности. Уверяю вас, так и будет. Только матери и жены будут оплакивать погибших. Остальным будет некогда».

Мужчина в гимнастерке:

«..Почему в газетах и по телевидению хвалят этого Ковалева? Гад, с Дудаевым обнимался. Сел в заложники, потому, что он сам чеченам родственник. Когда в Чечне война началась, он с Дудаевым в подвале о правах человека песни пел. А где он был, когда в нашем Прикумье и других местах чеченцы грабили, убивали, насиловали, изгоняли? Перед войной шесть тысяч казаков погибло, мы ему, этому Ковалеву, вот такие петиции посылали. Ни словечка ответа от этого х… не получили».

Парфенова Людмила Николаева, экономист райбольницы:

«…Начался штурм в пять утра и нас чечены под дулами автоматов заставили стоять в окнах. Я лично попала на лестничную клетку. Нас там стояло семь женщин, большая часть работников больницы — врачей, медсестер… Из семи пятеро пострадало. Врач детского отделения получил очень тяжелое ранение в брюшную полость, одной из сестер оторвало на руке два пальца, другая работница больницы была ранена в голову. Чеченцы заставляли нас кричать: «Русские, не стреляйте!» Но мы бы и сами так кричали ли потому, что было невообразимо страшно. Мы стояли между двух огней и это были самые ужасные четыре часа моей жизни. Их я никогда не забуду. Не думаю, что это правильно — штурмовать дом, полный больными, рожающими женщинами. Много было тяжелых преждевременных родов. Я это видела, потому, что чечены разрешали нам кормить детей: сначала детей до семи лет, потом до четырнадцати. Кормление было из разграбленных бандитами кооперативных киосков — в основном «сникерсы».

…В пять утра тишину вспороло эхо выстрелов. Зазвенели стекла окон. Задрожали стены. Пули летали по помещению, словно пчелиный рой. Казалось, укрыться от них невозможно.