Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [126]

У простых кавказцев свой взгляд на проблему. На чеченской заставе по дороге из Грозного в Назрань разговорился с боевиком Васаном. Его рассуждения отнюдь не лишены логики: «Знаешь, когда здесь опять начнется война? Когда наши чиновники, все березовские, вместе с нашими, украдут все деньги, которые выделит Россия на восстановление Чечни. Война все скроет…». А зачем же тогда воевать? «Ну, я-то воюю за свободу…» Это закон любой войны — она никогда не обогащала простого солдата.

На сопредельных территориях к Чечне относятся со смешанными чувствами одобрения и неприязни. С одной стороны, чеченцы доказали, что силе большого народа вполне может противостоять боевой дух народа малого. И в Ингушетии, и в Кабарде, и в Дагестане можно услышать: ну как мы вам показали?! «Мы, а не «они» — характерно для нынешнего Кавказа. Но с другой стороны, чеченцы доставляют соседям массу неприятностей. То скот угонят, то заложников возьмут и потребуют выкуп, то дом ограбят… Сидел в кабинете у вице-президента Ингушетии, когда тому сообщили, что боевики угнали в Северноводск «КамАЗ», шедший с грузом из Кабарды в Дагестан. Борис Агапов развел руками: «Теперь полдня буду заниматься. Машину, конечно, вызволю, а груз, похоже, пропал…». Вообще здесь, на Северном Кавказе, особо остро чувствуешь, как несовершенна наша федерация. И то, что в последние годы центральная власть ровным счетом ничего не сделала, чтобы ее как-то укрепить. Авторитет московских вождей здесь катастрофически низок. Трудно сыскать человека, который отозвался о них добрым словом. Реакция почти всегда одна — мол, это ваша, русская забота, а нас не касается.

…Два года назад, вернувшись из Чечни, я написал: «Чеченский пожар, пожирающий остатки политического авторитета Бориса Ельцина, опалил Россию гражданской войной. Пока она не почувствовала боли и довольно равнодушно восприняла происходящее. Но скоро все переменится. С Кавказа в континентальную Россию потянутся скорбные караваны цинковых гробов, и горе постучится во многие российские дома. Вот тогда-то обезумевшая от боли страна задаст вопрос, на который до сегодня не получила вразумительного ответа, — ради чего?» Господи, как же я был наивен тогда! Обезумели от боли только те, кто потерял близких. А страна не только не содрогнулась; но даже по-серьезному и не задумывалась над главным: так кто же и зачем развязал войну? Сейчас нас огорошили открытием: оказывается, главные зачинщики бойни — Коржаков и Сосковец. Ну, слава Богу, не президентский повар Дмитрий Самарин?.. Это беспрецедентный в истории демократии случай: страна начала войну и потерпела в ней поражение, но никто из ее руководителей — никто! — не понес никакого наказания. Неужели мы и впрямь хотим, чтобы после этого чеченцы остались с нами под одной государственной крышей? В одном из сел прочитал написанное на заборе, видимо, для уходящих «федералов», аршинными буквами: «Чечня выписалась из кремлевского дурдома!»

А куда выписаться нам, русским?»…

Сострадание Москаленко росло. Чем дольше он углублялся в чтиво, тем больше его тревожила судьбы русских в Чечне.

Обескураженный, он ходил по комнате, смотрел на мебель, дубовую панель, разглядывал большой письменный стол с кипами газет.

Присел Москаленко на диван, только задремал, как только кто-то позвонил в дверь. Вставать не хотелось — пригрелся. И потом очень уж поздно.

Опять позвонили, прерывисто, громко. — Кто?

— Лозовский Семен Игнатьевич.

Толстяк ввалился в коридор, лицо у него в пятнах, в глазах-огонь.

— Смылся из дома… Нудьга заела. Прошу прощения за поздний визит. Скалечилась душа… От всех дум выть хочется, будто от зубной боли…

— Вываливай накопившееся наружу, чего уж там… Айда на кухню!

Москаленко был рад ему.

Лидия Игнатьевна заварила чай. На столе появилась горка ореховых сухариков, фарфоровая сахарница, баночка с майским медом. Сухарики похрустывали на зубах.

— Семен Игнатьевич, я вот не успокоюсь от заявления Александра Солженицына «забрать всех русских из Чечни», — начал для затравки беседу Москаленко.

— Караул «надо» кричать, — Лозовский перевел дух. Только, мне кажется, козлами отпущения за действия армии при шариате будут русские жители. А Солженицына я не приемлю за призыв всех чеченцев, будь то московский профессор, например, Руслан Хасбулатов, или московский нефтяник, — выдворить.

— Много старушек слоняется по грозненским подвалам. Среди завалов мешков и тряпья там копошатся русские люди. Я читал в «Литгазете» рассказ публициста Лидии Графовой: три бандита насиловали жену на глазах мужа. Перед расстрелом его долго пытали, требуя признаться, что он русский шпион. Жене чудом удалось спастись… Или та же Графова рассказала о факте из жизни ростовского координационного совета помощи беженцам, — без умолку тараторил Лозовский. — Самое тревожное — беженцы из Чечни. Появилась на Дону беженка из Старо-промысловского района Грозного. Дом ее не разбомбили, остался цел. Простите, может, я не все понимаю. Но к ней средь бела дня ворвались бандиты в камуфляжных формах и потребовали переписать дом на них. При обыске захватчики подбросили какие-то документы, где было обмолвлено, что она сотрудничала с российской безопасностью. Женщину пытали, приковали наручниками к батарее, а потом отволокли к нотариусу, чтобы оформить дом «в подарок». Неслыханное беззаконие. На реке Сунжа бандиты остановили машину и завели ее под мост, там лежал труп женщины: «С тобой будет то же самое, если подведешь». Она помнит их лица, знает их имена, фамилии? Но кому бить челобитную?..