Чайльд Гарольд - [16]

Гордыни полн, чужим не верил мненьям

И понял, на толпу глядя с презреньем,

Что может, бросив свет, лишь жить в себе самом.

XIII.

Он, как друзей, встречал утесы, горы;

Ему служил жилищем океан;

Лазурь небес его пленяла взоры;

Любил он блеск и солнце южных стран;

Любил ущелья, степи, скалы, воды, —

Гарольд в общенье с ними жить привык;

Любил леса, пещер немые своды,

Но книгами пренебрегал, – природы

Ему понятней был таинственный язык.

XIV.

Как некогда халдеи, звезд теченье

Он созерцал и в них мечты своей

Он поселял волшебные виденья;

Блеск звезд не мог их затмевать лучей.

Но так парить всегда нельзя мечтою, —

Земною цепью скован сын земли.

Она отводит взор его с враждою

От неба, что пленяет красотою

И так приветливо кивает нам вдали.

XV.

Живя с людьми, он клял свое бессилье

И чах, тяжелым преданный мечтам;

Так, опустив подрезанные крылья,

Из клетки сокол рвется к небесам.

Порой Гарольд не мог мириться боле

С тюрьмой своей и звал свободу вновь;

Так сокол, удручен тяжелой долей,

Все бьется в тесной клетке, рвется к воле,

Но только грудь и клюв он разбивает в кровь.

XVI.

Хоть без надежд, но менее унылый,

Гарольд опять скитания начнет;[131]

Та мысль, что он сгубил напрасно силы,

Что с смертью вечный мир он обретет, —

Его душе дарит успокоенье,

Его сближая с мрачною тоской;

Так моряки в тяжелый миг крушенья

Надеются в вине найти забвенье,

Чтоб кончить жизни путь, глумяся над судьбой.

XVII.

Остановись! здесь царства прах суровый;

Здесь след землетрясенья схоронен;

На месте том, что ж нет трофеев славы

И нет победой созданных колонн?[132]

Их нет; но не угасла правды сила,

И без прикрас то поле не умрет.

Победа! что ж ты миру подарила?

Как кровь войны поля обогатила!

Ужель великий бой принес лишь этот плод?

XVIII.

Перед Гарольдом Франции могила,

Кровавая равнина Ватерло;

Здесь в час один судьба орла сгубила

И развенчала славное чело.

Он, с высоты спустившись, с силой новой

Кровавыми когтями землю взрыл,[133]

Но смял его напор врагов суровый…

Он пал, влача разбитые оковы,

Что им сраженный мир с проклятьями носил.

XIX.

Заслуженная кара!.. Но свободы

Не знает мир, – как прежде, он в цепях;

Ужель лишь для того дрались народы,

Чтоб одного бойца повергнуть в прах?

Прочь рабства гнет! Сольются ль с светом тени?

Покончив с львом, сдадимся ль в плен волкам?

Ужель, среди хвалебных песнопений,

Пред тронами падем мы на колени?

Нет, расточать грешно напрасно фимиам!

XX.

Коль мир, восстав, не мог достигнуть цели,

Что толку в том, что пал один тиран?

Вотще лилася кровь, вотще скорбели

И матери, и жены, – жгучих ран

Европа не излечит, если годы

Она страдала даром… Славы луч

Тогда лишь может радовать народы,

Когда сплетен с оружьем мир свободы, —

Тем меч Гармодия был славен и могуч.[134]

XXI.

Бельгийская столица ликовала;[135]

Гремел оркестр, шумящий длился бал;[136]

Красивых дам и воинов сновала

Нарядная толпа средь пышных зал.

Отрадою дышали разговоры;

Веселый смех звучал со всех сторон;

Когда ж, пленяя слух, гремели хоры,

Любовь сулили пламенные взоры…

Вдруг прозвучал вдали какой-то скорбный стон.

XXII.

Вы слышите? – то ветра вой печальный,

То шум колес о камни мостовой…

За танцы вновь! Пусть длится говор бальный,

Забудем сон для радости! С зарей

Веселия покинем мир кипучий!

Чу! снова раздается мрачный зов,

Которому как будто вторят тучи.

Все ближе, громче этот зов могучий…

Скорей к оружью все! То пушек грозный рев.

XXIII.

Брауншвейгский герцог первый этот грохот

Услышал.[137] Злым предчувствием томим,

Он вскрикнул: «Грянул бой!» но встретил хохот

Его слова, – никто не верил им.

Однако ж, гула понял он значенье;

Его отца такой же выстрел смял.

В его груди проснулась жажда мщенья:

Отваги полн, он бросился в сраженье

И, впереди несясь, пронзенный пулей, пал.

XXIV.

В смятеньи все; из глаз струятся слезы;

Ланиты дам, что рдели от похвал,

Поблекли в миг один; судьбы угрозы

В уныние повергли шумный бал.

Средь вздохов слышны трепетные речи;

Последний, может быть, звучит привет;

Влюбленные дождутся ль новой встречи?

Как это знать, когда кровавой сечей

Венчает ночь утех таинственный рассвет?

XXV.

К коню стремится всадник; батарея

За батареей мчится в грозный бой;

Несутся эскадроны, пламенея

От храбрости; идет за строем строй.

Орудия грохочут в отдаленьи;

Гремит, войска сзывая, барабан;

Тревожит граждан мрачность опасений:

«Враги идут!» – они кричат в смятеньи…

Уныньем и тоской весь город обуян.

XXVI.

Чу! Камеронов песня прозвучала.

Те звуки – Лохиеля бранный зов;[138]

Ему не раз Шотландия внимала;

Не раз он устрашал ее врагов.

Та песнь во мраке ночи режет ухо,

Но славным прошлым горец упоен;

Она в нем пробуждает бодрость духа;

Лишь до его она коснется слуха,

Он вспоминает вас, Лохьель и Камерон.

XXVII.

Войска идут Арденскими лесами,[139]

Деревья их, покрытые росой,

Как будто слезы льют над храбрецами,

Что, полные надежд, стремятся в бой.

Не видеть им заката луч багровый;

Как та трава, что топчут ноги их,

Они падут. Их скосит рок суровый…

Оденутся они травою новой,

Когда их смерть сожмет в объятьях роковых.

XXVIII.

Еще вчера все были полны силы;

Всех увлекал красавиц нежный зов;

Раздался в ночь сигнал войны унылый;

С зарею каждый к бою был готов.

Блеснул лучами день; гроза настала…

Войска бросались бешено в огонь;