Чайф - [2]

Шахрин писал песни.

И давно этим делом занимался, еще с армии, потом продолжал понемногу, зачем — непонятно. Работал на стройке, друзей почти не было, жизнь с песнями не стыковалась. „С музыкой я тогда совсем скис, но песни писались, — вспоминает Шахрин, — и было непонятно, кому их играть. Поначалу я их показывал на строительных праздниках, ребята подходили, спрашивали: „Чьи песни?“ — „Мои“. — „Ну, здорово… “.

Да и верно, стройка все-таки, а не филармония. Тут пришли Олег и Вадик. Пришли в нужное место и в подходящее время…»

Олег Решетников и Вадик Кукушкин — те двое парней, что вместе с Шахриным и организовали когда-то группу «Чайф». Скоро я с ними познакомлюсь. Но с самим Шахриным раньше.

Опять звучит гитара, как-то агрессивно, с проскальзывающими нотками тоски и трагизма. С годами в песнях Шахрина подобной личной откровенности будет все меньше и меньше, но это ведь право художника: писать так, как он чувствует мир и себя в этом мире. Вообще всегда интересно, почему была написана та или иная песня, что послужило поводом, толчком, но вот про эту я Володю никогда не спрашивал, понимая, что это что-то очень интимное:

Я вижу всё, завяжи мне глаза,

Закрой не ладонью, а черной повязкой.

Тебе будет легче со мной во стократ,

Я буду доверчив, так завяжи мне глаза.

Я буду беспомощен, подставь мне плечо,

Возьми меня за руку, отведи куда хочешь.

Скажи, что я вижу могилу отца,

И я упаду на колени, завяжи мне глаза.

Скажи, что именно здесь рождается свет,

Скажи, что здесь кроме нас никого больше нет.

И я буду верен тебе до конца,

Но я вижу всё, так завяжи мне глаза.

Завяжи мне глаза.

Ты хочешь, чтоб я видел то, что видишь ты.

Ты хочешь, чтоб я рисовал на асфальте цветы,

Но завтра цветы смоет гроза,

Останется серый асфальт, так завяжи мне глаза.

Завяжи мне глаза…

Наконец, как-то вечером Шахрин позвонил мне. Я даже помню дату — 4 декабря 1984 года. Просто в тот день с утра я провожал в аэропорту БГ. И вся предыдущая неделя прошла в понятном и очаровательном безумии от общения с Борисом, в приключениях, связанных с этим его визитом (он сдавал музыку в местном ТЮЗе, песни для спектакля «Прошлым летом в Чулимске» по пьесе Вампилова, хотя это мог быть и другой спектакль). Но речь сейчас не о Борисе Борисовиче, а о Владимире Владимировиче, и дату я хорошо запомнил!

Шахрин позвонил вечером. Я извинился за свой утомленный голос и сказал, что, вот, БГ был, улетел утром, провожал его, так что извини, что я такой неадекватный сейчас…

— Ой, — сказал Шахрин, — а я так хотел бы с ним познакомиться!

— Все у тебя впереди! — сказал я Шахрину. И оказалось, что был на все сто процентов прав.

Мы встретились у меня дома через несколько дней.

Шахрин мне сразу понравился: в нем была какая-то домашняя простота, которой давно уже не замечалось в наших свердловских рок-звездах, в нем не было никакого пафоса, и скромным он мне показался, да таким он и был тогда. Хотя и сейчас, уже будучи известным на всю страну, Володя не сильно отличается от того молодого человека с горящими глазами, который пришел ко мне вечером с гитарой и пел песню за песней, а когда он закончил, то я мог сказать лишь одно:

— Это все надо записать заново!

— Так я уже записал…

— Надо иначе, и я вроде бы знаю, как!

Я могу ошибаться в деталях, может, идея записи пришла мне в голову позже, когда мы уже стали общаться с Шахриным намного чаще, порою два, а то и три раза в неделю, и все больше и больше влюблялся (это на самом деле так) в его ранние песни, голос и манеру пения. И мне действительно казалось тогда, что если кто и тянет на прозвище «наш Боб Дилан», так это именно Володя. Прав ли я был?

Да какая разница!

Тихо-тихо ползи,

улитка, по склону Фудзи,

вверх, до самых высот…

Это хокку Кабаяси Исса очень точно подходит ко всему творчеству как самого Владимира Шахрина, так и всей группы «Чайф».

Тихо-тихо, не как взрыв сверхновой или вспышка кометы в земной атмосфере, а как строительство пирамиды — камень за камнем, постепенно, к сияющему солнцу славы, долго до него?

Главное — знать, что все это достижимо.

Шахрин — знал!

Волна простоты — 2

Дул, дул дурной мартовский ветер. Снег был уже черным и просевшим, ноздреватым, похожим на линялую змеиную шкуру. И было то ли воскресенье, то ли вообще какой-то праздничный день, чуть ли не Восьмое марта — сейчас уже и не вспомнить.

Шахрин утром заехал ко мне, подождал, пока я соберусь и выпью кофе, а потом мы вышли на улицу, попали под эту вечную мартовскую ветряную раздачу, поймали тачку на ближайшем перекрестке и поехали к Кормильцеву домой. На автобусе с пересадкой было не очень удобно, да и долго, а нам хотелось поскорее забрать у Ильи его чудо-машинку и увезти ко мне. Зачем? Да и что это была за машинка?

Зачем? Это все просто. Не помню уже, как и когда пришла мне в голову идея, что все эти замечательные песни, так зацепившие меня после первого же прослушивания, надо бы записать заново, но в иной аранжировке, более изысканной, что ли. И лучше и на двух гитарах. Второй гитарист у Володи был, тоже Володя, только отчество другое — Сергеевич. А фамилия — Бегунов. Но мне казалось, что он не вытянет, сам не знаю, отчего, но была у меня уверенность, что лишь работа с каким-нибудь крутым (действительно) музыкантом даст тот результат, который иногда ночами звучал у меня в ушах, в период между сном и бодрствованием, когда и приходят самые безумные и приятные идеи.