Чаячий Мост - [16]

В темном проломе окна взрывалось немыми вспышками небо — то голубыми, то ярко-малиновыми, — и это отчего-то было так страшно, что Алиса, не выдержав, закричала. Она увязала в полузнакомом кошмаре, как рыба в толще воды, и все казалось, что сейчас этот ужас кончится, что придет Ярран и станет совсем не страшно…

* * *

Поле было белое-белое, укутанное новорожденным ослепительным снегом. Блеклые облачка плыли над ним, и белесое зимнее солнце заливало равнину неярким светом. Малиновые шапки татарника казались на белом сполохами живого огня.

Кони шли по протоптанной среди сугробов едва заметной тропке, белый пар срывался с их мягких губ и таял в прозрачном морозном мареве. Было первое утро новой зимы.

Поле выгибалось к горизонту округлой чашей, и далеко, на самом ее краю, на ощетинившемся жухлой травой взгорке, черными верхушками подметая низкое небо, стояли сосны. Длинные и прямые их тени были почти не видны на снегу. Там, за взгорком, в заметенной вчерашней вьюгой ложбинке пряталась давно заброшенная капличка и при ней — заросший быльем погост. Замшелые, источенные временем и ветрами кресты торчали из сугробов, как насмешка. Ярран отчетливо, словно наяву, представил себе их. И рушники с выцветшей красно-черной вышивкой-оберегом по обтрепавшемуся краю… Он не любил ездить через этот погост, ни зимой, ни в какую другую пору, но сейчас иначе не выходило.

— Смотрите-ка… — Феличе растерянно дернул поводья и остановился. Наст впереди был истоптан копытами и забрызган кровью. Поверх этого страшного месива уже напорошил свежий снежок, но глядеть все равно было отвратно. Ярран отвел глаза, но через мгновение, замирая от того, что уже увидел, но еще не осознал, повернул назад.

На снегу, скорчившись, лежала женщина. Рядом с нею, слишком близко, чтобы быть нарочно мимо спущенными, торчали охвостья бельтов.

Ярран машинально сосчитал: семь.

Восьмой смотрел из спины лежащей.

— Проклятие на эту землю, — негромко и отчаянно сказал за спиною Яррана Феличе.

Она просыпалась медленно, упрямо, из последних сил выбираясь из душного небытия. Тело было легким-легким, не слушалось, от слабости кружилась голова и под веками вспыхивали и таяли черно-золотые искры. Очень хотелось пить. Алиса пошевелилась, и сейчас же в ней возникла и короткой судорогой прошила все тело острая, как озноб, боль. Прокатилась и спряталась где-то под сердцем, свернувшись в тугую, грозящую каждое мгновение ударить, пружину. Это было нечестно: без вины держать ее в заложницах. Алиса готова была расплакаться. Но прежде, чем пришли к ней первые слезы, в губы ткнулся гладкий фарфоровый бок чашки. Алиса глотнула: в чашке оказалось теплое, с привкусом ванили молоко. Она выпила, не отрываясь, почти всю кружку, и, откинувшись на подушки, вдруг поняла, что очень устала.

— Спите, — сказали над ней. Голос был незнакомый. Алиса открыла глаза. Из белого полумрака такой же незнакомой комнаты возникло и нависало над ней лицо. Хотя, если бы у Алисы оставалось еще немножко сил, она подумала бы, что это не лицо, а искусно слепленная из глины маска — вроде тех, что так любят в новогодние праздники детишки: и страшно, и весело, и сердце обмирает каждую минуту, ожидая чуда превращения.

— Вы не знаете меня, — упреждая ее вопрос, сказал человек. Подобие улыбки тронуло губы. — Меня зовут Ярран. Я нашел вас там, на поле. Спите. В этом доме с вами ничего не случится. Я обещаю.

Длинные золотистые ресницы взметнулись и опали, означая согласие, и Ярран уже в который раз испытал легкое изумление: кто ему эта женщина, чтобы чувствовать такое… такое волнение, и чем может закончиться все это, если он позволит событиям идти своей чередой?

Он поправил над головой спящей подушку и вышел, стараясь не скрипеть половицами. Впрочем, ему плохо это удалось. Но она не проснулась.

Запах свежеструганного дерева мешался с запахом нагретой травы и ягод, и если закрыть глаза и запрокинуть голову, чтобы солнце, проникая сквозь крону растущей за воротами дома кривой сосны, ударяло прямо в глаза, — так вот, если сделать все это, можно было без труда представить себе, что ты в сосновом лесу и вокруг, сколько хватает зрения и слуха — прокаленное полуденным безжалостным солнцем, трепещущее птичьими голосами травяное море. .

Алиса сидела на ступеньках крыльца, поджимая пятки: щекотались листья подорожника, — а рядом стояла глиняная миска с перезрелой, черной уже вишней. Алиса жмурилась на солнце, попутно размышляя, что надо бы идти в дом, сколько можно вот так сидеть, бесцельно глядя, как летят из-под ножа Яррана желтые сосновые щепки и медленно, очень медленно, но неотвратимо бесформенный кусок дерева превращается в меч. Почти такой же, как настоящий, с каплями янтарной смолы на клинке вместо крови… Зачем понадобилась Яррану эта игрушка? Сколько Алиса ни спрашивала, ни разу не получила ответа. Как не получила она ответа и на тысячу других вопросов: Ярран явно не стремился вмешивать ее в свои дела, которых, если посмотреть на вещи трезвыми глазами, существовало куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Алиса смутно догадывалась, что эти заботы не вполне вписываются в отведенные здешними законами рамки, и что если судить по количеству непонятных гостей, перебывавших у Яррана за время, пока она у него обреталась, и по разговорам, которые эти гости с Ярраном вели (Алисе доставались лишь обрывки этих бесед) — и по Яррану, и по его приятелям давным-давно горючими слезами рыдала городская тюрьма. А может быть, и виселица. Правда, причины для смуты Алиса не видела, но что она могла знать о чужой стране, она, пришедшая в себя без нескольких дней месяц назад? Единственное, в чем она сейчас не сомневалась, так это то, что ее присутствие в доме Яррана не радует ни гостей, ни хозяев. Ее здесь только терпят, ведь не выгонишь же на улицу, будто надоевшую кошку. Хотела бы она знать, движет ли при этом Ярраном что-нибудь, кроме милосердия, и если да, то что именно, и чего ради он так старательно и самозабвенно возится с полусумасшедшим найденышем. Зачем она ему, если не способна стать в этой непонятной и чужой игре даже проходной пешкой? Алиса думала обо всем этом лениво, словно не о самой себе, а ноги несли ее — по затравелой тропке мимо колодца с замшелым срубом и желтыми островками донника, доцветавшего в вечных лужах у каменного желоба водопоя, — и наконец Алиса остановилась перед Ярраном.