Часы с боем - [12]
Гаврила Афанасьевич даже засмеялся:
— Где это видано, где это слыхано, чтобы вода на горы лезла?
Вечером престарелое население хутора Веселого собралось возле мазанки Гаврилы Афанасьевича.
Заговорил Яков Семенович Астахов, бригадир колхозного поливного участка, худенький старичок со смеющимися глазами:
— Слышал я сегодня в правлении: верно, будет прорыт канал на соединение Дона с Волгой. И будто бы в наших местах произойдет с рекой перемена.
— Что? С Доном?
— Дон вроде как бы и останется, а разольется так, что его и не узнаешь: покуда глаз хватит — море. И будто бы море это — ему уже имя дали: Цимлянское — затопит станицу Верхне-Курмоярскую.
— Брехня! Никогда нас не затопляло, а теперь затопит? — недоверчиво усмехнулся Гаврила Афанасьевич и, стукнув палкой оземь, пригрозил: — Все одно городьбу с бахчей снимать не буду. Зальет вода, а к лету и спадет.
— Оно конечно, — стал Астахов размышлять вслух. — Может, и мечтают Дон задержать, а захочет ли он, батюшка, остаться? — И хитро подмигнул: — Сам на двенадцати гектарах поливного участка водой заправляю. Ох, нелегкое это дело — заставить воду идти по указанной дорожке! Нелегкое!
Все же Яков Семенович Астахов получил от Волго-Дона деньги на переселение и выстроил аккуратный домик, встав третьим на улице, запланированной сталинградским архитектором.
А Маслов тянул с получением денег и не переселялся. И так как все помнили о его славе и забывали об упрямстве, то, глядя на скрипача, не трогались с места и другие колхозные старожилы.
— Не дойдет до меня вода, — уверенно говорил Маслов.
Но дошли уже сюда разговоры о том, как перебирались на новое, высокое место жители соседней станицы Нагавской, члены колхоза, носящего имя героя гражданской войны Григория Родина.
Кто не знает там Екатерины Фетисовой, по прозвищу Лобачиха! Она, прослышав, что новое море скоро будет наполняться водой, всплеснула руками:
— Так неужели же я свой сад брошу? Белосливы свои?!
И даже смотреть не захотела в ту сторону, где одностаничники готовились к переезду.
Первым из Нагавской переселился шофер Спиридон Иванович Алпатов. Он разобрал и по кирпичику вынес русскую печь, подвел под дом большие полозья. Мощный дизельный трактор «Сталинец» впрягся и потянул дом. Народ шел и удивлялся. А дом как ни в чем не бывало переезжал на новое место.
Посмотрел председатель ревизионной комиссии колхоза Мартынов на уплывающий алпатовский дом и закричал:
— Раз пошло такое дело, я и печь разбирать не стану!
И что бы вы думали? Как в сказке «По щучьему веленью», поехала печь вместе с домом из низины на гору!
Председатель колхоза Михаил Тихонович Алпатов после этого, конечно, тоже не стал рушить печь. Но ему было мало этого. И он оставил все цветы на подоконниках.
Больше всего такой фокус понравился девушкам. Они шли следом за председателевым домом, а когда полозья попадали в ямку и дом кренился, взвизгивали и смотрели, не упали ли горшки с цветами. Но цветы выдержали испытание не хуже печки.
Вот уже в станице Нагавской отстроили жилые дома, возвели клуб и здание радиоузла с ветродвигателем, школу, разбили парк на триста деревьев. Уже и Лобачиха, не выдержав одиночества, перебралась вслед за всеми в новый дом на горе и все свои белосливы по одной перетаскала на новое место, где будет сад вдвое больше прежнего.
Рассказы обо всем этом дошли до станицы Веселой, где к старому хуторку пристроилось несколько прямых улиц, состоящих из красивых домов. И клуб тоже вырос, и двухэтажное здание правления.
А главное, стало наполняться Цимлянское море.
Сначала разлился Дон, как он обычно разливался в половодье. Потом подошел к городьбе огородов, что несколько озадачило стариков. Вода продолжала прибывать и тогда, когда ей, по всем старым приметам, полагалось бы спадать. Вечером Маслов ставил на берегу вешки, но к утру их заливало, а то и сносило. И все же Маслов не сдавался и от своих слов не отступал. Он продолжал жить в своей халупе на глиняном крутояре. Бакенщик Максим Карпович Полуэктов — вторая скрипка колхозного оркестра — смеялся над Масловым:
— Будешь тонуть, Афанасьич, я тебя спасать не поеду. И чего ты ждешь, Афанасьич? У нас жизнь плановая, разумная. Все равно море займет отведенное ему место.
— А я подожду. Мне спешить некуда! — теребя седые усы, но уже начиная нервничать, пробормотал Маслов.
— Я тебе вот что расскажу! — продолжал Максим Карпович, порозовевший от недавно пропущенного цимлянского. — Поехал я тут как-то заряжать новый буй. Зарядил. Огляделся. Вижу вышку на дальнем краю нашей Верхне-Курмоярской станицы, куда вода еще не дошла. Вижу и пески на том берегу. И сразу меня как шибануло: а ведь буй-то стоит как раз над тем самым местом, где я жил, над моей, вечная ей память, мазанкой! Сейчас, думаю, это место только для сазана или судака пригодно. И скоро я тех самых судаков, что на моем месте устроились, начну вылавливать себе на уху.
В первый раз в жизни Гаврила Афанасьевич Маслов не доиграл в клубе, ушел домой. Он рассердился: что, в самом деле, взялись все за него! Вот и председатель сельсовета сказал:
— Проезжали на пароходе товарищи из области, говорят, что старые мазанки портят вид на Веселую с моря.
