Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин - [184]

— Испугало? — Ровена Дрейк слегка нахмурилась. — Нет, не помню. Иногда вещи выскакивают из рук словно живые. Особенно, когда моешь посуду. Скорее всего, это от переутомления. В тот день было столько хлопот: и с подготовкой, и с самими аттракционами. Праздник, надо сказать, прошел неплохо. Так что… просто неловкость. Когда устаешь, делаешься довольно неуклюжей.

— Значит, вы уверены, что вас ничто не испугало? Может, вы что-то внезапно увидели?

— Внезапно? Где? Внизу в передней? Да нет, там было пусто, потому что в тот момент все играли в «цап-царап»; за исключением, конечно, мисс Уиттакер. Я и ее-то заметила, только когда сбежала вниз, когда она подошла помочь.

— Может быть, вы видели, как кто-то выходил из библиотеки?

— Из библиотеки? Понимаю, что вы хотите сказать. Да, такое вполне могло случиться. — Она довольно долго молчала, потом подняла на Пуаро очень прямой, твердый взгляд и сказала: — Но я никого не видела. Никого.

Пуаро задумался. То, как она это сказала, заставило его усомниться в искренности ее слов. Очень может быть, на самом деле она кого-то — или что-то — видела… Возможно, дверь на миг приоткрылась и кто-то оттуда выглянул… И, однако, она категорически все отрицает. Но почему? Не потому ли, что не может поверить, что человек, которого она видела, причастен к этому чудовищному преступлению? Возможно, он ей очень дорог и ей хочется любым способом его защитить. Вот это уже горячее, подумал Пуаро. Возможно, этот кто-то совсем недавно вышел из подросткового возраста и, по мнению миссис Ровены, еще не в состоянии отвечать за свои поступки, сколь бы чудовищными они ни были.

Ровена Дрейк была человеком жестким, но при этом склонным к некоему благородству. Пуаро знал женщин подобного типа: они часто становятся судьями, возглавляют административные советы и благотворительные комитеты, либо же активно участвуют во всяких «общественных мероприятиях». Такие дамы всегда найдут смягчающие обстоятельства и готовы всячески выгораживать так называемых трудных подростков. Какого-нибудь патологически жестокого мальчишку или умственно неполноценную девочку… Или какого-нибудь сорванца, уже состоящего «на учете» в соответствующих инстанциях. М-да, странная снисходительность… Если она увидела в дверях библиотеки кого-нибудь из подобных индивидов, вполне возможно, в ней и вправду взыграл инстинкт спасительницы: уберечь заблудшее создание. В нынешние времена малолетние преступники совсем не редкость. Зачастую судьи просто не знают, что с ними делать. И, от беспомощности, находят им оправдания. Скажем, распавшаяся семья. Или опустившиеся родители. А кто произносит горячие речи в защиту этих ублюдков? Кто старается отыскать для них смягчающие обстоятельства? А вот именно такие неистребимые моралисты, как Ровена Дрейк.

Пуаро подобное поведение представлялось, мягко говоря, неэтичным. Его принципом было: «Справедливость превыше всего». Он всегда с подозрением относился к милосердию, точнее, к его избытку. Слишком уж часто в его практике чрезмерное милосердие порождало новые преступления и новые жертвы, которых можно было бы избежать, восторжествуй не милосердие, а справедливое возмездие.

— Понятно, — сказал Пуаро. — Понятно.

— А вы не допускаете, что мисс Уиттакер и сама могла видеть, как кто-то входил в библиотеку? — предположила миссис Дрейк.

Пуаро был заинтригован…

— Вы думаете, было именно так?

— Я могу только предполагать. Возможно, она видела, как кто-то входит в библиотеку — за пару минут до того, как я уронила вазу, — и подумала, что я видела тоже. Думаю, она скрыла это от вас из страха навести подозрение на человека, которого и видела-то, наверное, только мельком. Может быть, даже со спины. Ребенка… или юноши.

— Значит, вы думаете, мадам, это был ребенок? Заметьте, в настоящую минуту мы не говорим о ком-то определенном, а, скажем так, о наиболее вероятном… мм… кандидате на роль преступника.

Она молчала, тщательно взвешивая его слова.

— Да, — сказала она наконец, — скорее всего, так. Честно говоря, я как-то об этом не думала. С другой стороны, сегодня среди них все чаще видишь совсем юных. Они поистине не ведают, что творят. Мстят неизвестно кому и неизвестно за что… Просто одержимы страстью к разрушению. Думаете, почему они ломают телефоны, режут автомобильные шины и делают прочие пакости? Им нравится приносить вред. Почему? Да потому, что они преисполнены ненависти, и не к кому-то конкретному, а ко всему миру. Что называется, болезнь роста. Когда сталкиваешься с бессмысленной жестокостью — как в нашем случае… когда без всякой причины убивают ребенка, да еще во время праздника, на котором собралось столько гостей… поневоле думаешь, что это сделал человек, совершенно не способный оценивать свои поступки. Вы согласны со мной?

— Полиция, я думаю, разделяет вашу точку зрения. Или разделяла.

— Ну, им лучше знать. В нашем округе прекрасные полицейские. Раскрывали и не такие преступления. Очень дотошные и никогда не останавливаются на полпути. Они несомненно найдут убийцу, хотя, думаю, на сбор улик им понадобится немало времени.

— В данном деле собрать улики очень и очень непросто, мадам.