Часы и голоса - [6]

И другой перед тобою мир.

И опять все начал бы сначала,

Все движенья повторил бы вновь,

В океане плыл бы без причала

С тайной верой в вечную любовь.

1951

Русская улыбка

Как душепотрясающую скрипку,

Как звездной ночью трели соловья,

Люблю простую русскую улыбку,

Зовущую в счастливые края,

Ласкающую светлым обещаньем,

Дарующую солнечный простор,

Таящую и радость, и страданье,

И тот доброжелательный задор,

Который весь пронизан обаяньем.

Улыбка русская чиста и простодушна,

Слегка лукава и всегда светла.

Мягка — как воск, как буря — непослушна

Кривым дорогам и веленью зла.

Я в жизни часто совершал ошибки,

И мной не раз овладевала мгла, —

Меня спасала русская улыбка

Безбрежным морем света и тепла.

1952

Москва

Севастополь

Смотрите на меня во все бинокли,

Расширьте изумленные глаза:

Я пережил осаду Севастополя,

Хоть не был в нем сто лет тому назад.

Забыв от страха ощущенье страха,

Влюбленный в жизнь, но не дрожа за жизнь,

Я защищал крутой курган Малахов

Под ядрами средь беспрерывных тризн.

Я задыхался от священной мести

И становился варваром в тот миг,

Когда в бою в живых телах, как в тесте,

Орудовал мой очумелый штык.

Я был убит, как адмирал Нахимов,

Я разрывался на куски стократ

И был зарыт в бесчисленных могилах,

Как тысячи матросов и солдат.

Но, как сама бессмертная Россия,

Став в эти дни сильней, чем Голиаф,

Я, зубы сжав и муки пересилив,

Восстал из гроба, смертью смерть поправ.

1955

Москва

Где ты, счастье?

Где ты, счастье, милое, живое,

Теплое и нежное такое,

Как брюшко веселого щенка?

Вот, мелькнув, оно щеки коснулось,

Вот во сне внезапно улыбнулось,

Вот глядит уже издалека.

Вот вернулось, тихо скрипнув ставней

И напомнив об улыбке давней,

Светом дня наполнило меня.

Вот ушло, чтоб больше не вернуться,

Чтобы горем мог я захлебнуться

Черной ночью и при свете дня.

Но внезапно, позабыв угрозы,

Вновь вернулось. Я смеюсь сквозь слезы,

Я ловлю края его одежд.

И в порыве радости бескрайней

Я склоняюсь перед вечной тайной

Никогда не меркнущих надежд.

3 августа 1956 г.

Тбилиси. Вечер. Гроза

Я повинен перед тобой, любовь

Я повинен пред тобой, Любовь!

Но скажи, Вселенная, как быть

И какой ценой угомонить

Буйную, неистовую кровь?

Эту кровь голландских моряков,

Признававших только страсть одну,

Что взошла из глубины веков

Для того, чтобы пойти ко дну.

Как мне этот ток разъединить,

Что идет от предков по наследству?

Как порвать нервущуюся нить

Их неумирающего детства?

Как унять мне этот шум в крови —

Отголосок вздыбленного моря,

Требующий страсти от любви

И всепоглощающего горя?

Как уйти мне от свирепых лиц

На несохранившихся портретах,

От несуществующих гробниц

Молодых пиратов кругосветных?

Как уйти, когда они — во мне

Воскресают каждое мгновенье,

Чтоб гореть на медленном огне,

Как в аду до светопреставленья?

Пред тобой повинен я, Любовь.

Но скажи, Вселенная, как быть

И какой ценой угомонить

Буйную, неистовую кровь?!

1956 Москва

Ловцы жемчуга

Не видел я кораллового рифа

И жемчугов Дахлакских островов.

Не орошал слезами труд сизифов

И не мелькал, кляня в душе улов,

Средь черных волн ныряющих голов.

Но я познал, как некогда Овидий,

Всю глубину волнений и тревог.

Мне кажется, что я когда-то видел

Морское дно, небесный потолок,

Что я нырял, как сомалийцы, в море,

Вылавливая жемчуг для купцов,

А для себя и для других ловцов —

Одни крупинки девственного горя,

Что я стоял над сомалийцем юным,

Когда нагим лежал он на песке,

Безмолвно, в неосознанной тоске,

Отдав дыханье европейским гуннам,

Жемчужины сжимавшим в кулаке.

Века прошли, но предо мной стоят

Пустые шхуны, выстроившись в ряд,

На трупы деревянные похожи.

Меня зовет ребенок чернокожий,

Свершающий последний свой улов,

Без горьких жалоб и без укоризны.

На мертвый жемчуг обменявший жизнь.

1958

Провинциальный городок

Как жаль мне тех, кто не жил никогда

В глухих провинциальных городах,

Кто не дышал нетронутой травою,

Припав к земле кудрявой головою;

Кто не встречал на улице коров,

Не подбирал заржавленных подков,

Кто не глазел на двухэтажный дом,

Как будто мир весь помещался в нем;

Кто не гулял в провинциальном сквере,

Где все, казалось, было на фанере,

Кто не впивал с восторгом в детском взоре

Цвета афиш на сгорбленном заборе;

Кто не сжимал в своей руке пятак

У входа в цирк средь записных зевак;

Кто не бежал за бочкой водовоза,

С румяных щек стирая наспех слезы;

Кто не смотрел на пламя фонарей,

Как на глаза неведомых зверей;

Кто по ночам не вздрагивал во сне

И кто лица не подымал к луне,

Кто не бродил за городской чертой,

Пронизанный необычайною мечтой.

2 марта 1958 г.

Проносятся птицы

Проносятся птицы с безудержным пеньем,

Мтацминда их буйным весельем взволнована,

Проспект Руставели в их полном владенье,

Деревья пронизаны яростным гомоном.

О, как мне знаком их неистовый щебет!

Скажи, не с тобой ли мы в Южной Осетии

Шумливые стаи их видели в небе

В те дни, когда всех был счастливей на свете я?

Я слушаю их беспрерывное пенье,

Овеянный с гор набегающим воздухом,

Как самое лучшее стихотворенье

Из всех, в этом мире когда-либо созданных.

Не может смутить их порыв ликованья

Ноябрьское небо с окраскою олова

Их песнь, перешедшая в гимн мирозданья,

Как счастье огромное, кружит мне голову.

1959

Тбилиси

В Гурии

Не спорь со мной. Все это было, было,

Быть может, сотни тысяч лет назад,—