Часы бьют полночь - [5]

— Да уж, — вздохнула Оля и щёлкнула затвором фотоаппарата. Здесь, в подъезде, котятам не грозила хотя бы смерть от холода — да и кошку тут подкармливали. Хорошо, что мир оказался не без добрых людей. А то так бы и замёрзли на улице, бедолаги, снег же лежит уже.

Снег… Интересно, как всё-таки видят люди следы, что чудовища оставляют на снегу? Она пыталась вспомнить, что представлялось ей, пока она всё ещё была «нормальной» — и не могла. Ничего не шло в голову. Никаких странных следов или размытых пятен. Туман.

Оля уже почти закончила, когда телефон разразился пронзительной трелью. Женька. Ну конечно же. Иной написал бы в мессенджер — но они предпочитали не обсуждать дела, связанные с чудовищами, через интернет. Мало ли? Увидят переписку не те глаза — и билет в психбольницу обеспечен.

— Если ты по поводу Жужелицы и олимпиадок… — начала Оля, едва нажав на кнопку звонка, хотя уже и сама понимала, что это не так. Иначе он бы не звонил, а написал.

— Нет-нет, — торопливо ответили в трубке, — хотя я бы на твоём месте подумал… А, ладно, не суть. Короче, по поводу ноября и снов твоих.

— Я не одна, — Оля моментально сориентировалась. Этот разговор — не для Стаськиных ушей. Не стоит ей знать. — А что, что-то новенькое?

— Ну… вроде того.

Женька какое-то время помолчал — она слышала, как в трубке что-то шуршит, точно он переворачивает страницы книги — а потом добавил.

— Не влом зайти ко мне? Я сейчас неподалёку от парка, можно на улице пересечься. Тебе где удобнее, в самом парке или ещё в каком месте?

Оля задумалась. Не в парке ли не так давно лаяла и выла незнакомая собака? А хотя, впрочем, столько времени прошло… Наверняка она уже убежала. К тому же на дворе день: если там сейчас и есть собаки, они мирно прогуливаются с хозяевами на поводках. Бездомных гонят дворники — и правильно делают.

А до парка отсюда добираться удобно. Да и ориентир хороший.

— Окей, — она кивнула, забыв, что говорит по телефону. — Тогда давай в парке. У главного входа, минут через десять, ладно?

— Принято, жду, — откликнулся Женька и отключился, не прощаясь.

Оборачиваясь к Стаське, Оля уже знала, что сейчас наткнётся на её знакомый хитрый прищур. С таким подруга смотрела на неё несколькими часами ранее, когда речь зашла о Женьке. Ох, да когда это прекратится наконец?

Не то чтобы она считала, что у них с одноклассником никогда ничего не может быть — но сейчас они просто дружили, а слухи не прекращались.

— Это он, да? — вкрадчиво протянула подруга. — На свиданку собираешься?

— Иди ты, — Оля беззлобно отмахнулась и принялась упаковывать фотоаппарат обратно в чехол.

Глава 3. Следы на снегу

Женька, как и договаривались, встретил её неподалёку от главного входа в парк, где стоял невероятно уродливый, похожий на соляной столп памятник. Памятник должен был изображать скорбь по солдатам, павшим в какой-то битве — но жители города негласно считали, что скульптор, его создававший, был явно пьян или хотя бы не в духе.

— Салют, — Оля подлетела к однокласснику, скользя подошвами по тонкому льду. — Итак, что ты хотел сказать?

Тянуть не хотелось. К чему лишний раз ходить вокруг да около? Особенно — когда один и тот же сон, не страшный, но тягучий, тоскливый и муторный, раз за разом не даёт нормально выспаться. Когда это длится с начала ноября, и вот уже неделю Оля просыпается с отвратительным чувством горечи внутри, и его не заглушают даже вкусный завтрак и мамина улыбка.

Женька говорил, это ноябрь. Ноябрь всегда действует на тех, кто может видеть, вот так. Странные сны — лишь начало: именно в эти холодные, почти зимние дни, когда дороги покрываются льдом, происходят самые неожиданные вещи.

Поневоле вспоминались мифы разных народностей о том, что в ноябре — время духов. Может, в их основу легли воспоминания «видящих» древних веков?

— Быстро ты, — заметил Женька, не отрываясь от толстой тетради на кольцах. Старой, потёртой: его бывшая владелица купила эту тетрадь в незапамятные времена.

Дневник его матери, после смерти перешедший к сыну. Дневник, в котором та с пугающей точностью описывала тварей, что встречались ей на жизненном пути, рассказывала об их привычках, давала советы по предотвращению погони. Даже делала короткие зарисовки, будто не боялась опасности: если бы чудовища увидели картинки, для неё это бы значило конец.

Оля снова опасно покачнулась на тонком льду и тихо позавидовала Женькиной обуви, которая не скользила даже в такую погоду.

— Может, сядем сперва? — взмолилась она. — А то я уже задолбалась падать.

Женька поднял голову, глянул на Олю, оторвавшись от страниц. Улыбнулся одними глазами — светло-серыми, особенно яркими на контрасте с чёрными волосами.

— Можем, — легко согласился он. — Заодно покажу кое-что интересное. Я тут, кажется, понял, как она отводила внимание всякой нечисти.

Оля навострила уши. Звучало интересно. О том, как Марина, мать Женьки, ухитрялась заполнять дневник, не привлекая к себе излишне настороженных нелюдских взглядов, они спорили уже с месяц. Женька уверял, что у неё наверняка был какой-то план, о котором она не успела рассказать перед смертью. Оля… Оля просто считала, что Марина обладала хорошей памятью. А записывала и рисовала — в чуланах, в туалете, ночью под одеялом. То есть, там, где никто не сможет её увидеть. Даже тварь.