Часы без стрелок - [77]

В звуконепроницаемой комнате радиостудии судья уверенно подошел к микрофону. По дороге сюда он хотел подготовить речь, но так ничего и не придумал. Мысли его были настолько беспорядочны и невнятны, что он не мог выразить их словами. Он был слишком возмущен. И вот он стоял с микрофоном в руке, полный злости и негодования, боялся, что его вот-вот хватит удар, а может быть, что и похуже, и не знал, о чем он будет сейчас говорить. В его мозгу бешено вертелись слова, гнусные слова, неприличные слова, которые нельзя было произнести по радио. А исторической речи он так и не придумал. Единственное, что пришло ему на ум, — была речь, которую он запомнил наизусть еще в университете. И хотя он смутно сознавал, что ему лучше не произносить этой речи, судья не удержался и начал:

— «Восемьдесят семь лет назад наши отцы создали на этом континенте новое государство, зачав его свободным и построенным на том принципе, что все люди от рождения равны. Теперь мы вступили в жестокую гражданскую войну, чтобы испытать, долго ли выдержит это государство или любое государство, зачатое свободным и преданное идее равенства». — Послышался какой-то шум, и судья с возмущением воскликнул: — Что вы в меня тычете? — Но, войдя в азарт, он не мог остановиться. И продолжал еще громче: — «Мы встретились сегодня на поле великой битвы этой войны. Мы пришли сюда, чтобы превратить часть этого поля в место вечного упокоения тех, кто отдал свои жизни, чтобы государство наше могло жить. И то, что мы это делаем, в высшей степени достойно и похвально». Послушайте, да перестаньте вы меня толкать! — снова закричал судья. — «Но в каком-то более возвышенном смысле мы не можем ни посвятить кому-нибудь эту землю, ни освятить ее. Герои, живые и мертвые, которые бились здесь, освятили ее своею кровью, и не в наших слабых силах что-либо добавить или отнять. Люди едва ли услышат или надолго запомнят то, что мы здесь говорим…»

— Выключите, ради Христа! — раздался чей-то голос. — Выключайте!

Старый судья стоял у микрофона, и в ушах у него отдавались слова, которые он только что произнес, и стук судейского молотка. Слышал, как он колотит этим молотком в суде по столу. Судья чуть не рухнул, когда до него дошло, что он только что сказал. Он громко закричал:

— Наоборот! Я хотел сказать все наоборот! Не выключайте микрофона! — отчаянно молил он. — Я вас прошу, не выключайте микрофона!

Но тут же заговорил другой оператор, и Марта выключила приемник.

— Не понимаю, о чем это он говорил? — спросила она. — Что там у них произошло?

— Ничего, детка, — ответил Мелон. — То, что долго зрело, должно было произойти.

Силы покидали его, и перед лицом смерти жизнь для Мелона обрела ту законченность и простоту, которых он никогда в ней прежде не находил. Пульса и сил больше не стало, да они ему и не были теперь нужны. Ему открылся общий смысл бытия. Какое ему дело, что верховный суд ввел совместное обучение? Его это больше не трогало. Если Марта разложила бы все свои акции «Кока-колы» у него в ногах и стала бы их пересчитывать, он бы даже головы не поднял. Но одно желание у него все же осталось, и он сказал:

— Я хочу холодной воды, но совсем без льда.

Однако прежде чем Марта успела вернуться с водой, жизнь покинула Д. Т. Мелона тихо, неслышно, без борьбы и страха. Жизненные силы ушли. И миссис Мелон, стоявшей рядом с полным стаканом воды, почудилось, что она услышала вздох.

Послесловие

В этой книге перед нами прошел год из жизни аптекаря Мелона, старого судьи Клэйна, его внука Джестера и странного голубоглазого подростка-негра, по имени Шерман Пью. И хотя двоих из них в конце подстерегает смерть, книга эта — о жизни.

Великий дар человеку, его жизнь — одна из больших и постоянных тем замечательной американской писательницы Карсон Маккаллерс. Пишет Маккаллерс с 1941 года, написала сравнительно немного: четыре романа, сборник новелл, пьесу и сборник детских стихов. Проза Маккаллерс проста, лаконична, ей присуща особая интонация, интонация сказа. Маккаллерс считают лучшим стилистом из ныне здравствующих американских писателей.

Имя Маккаллерс, которую ценят в США наравне с Фолкнером и Стейнбеком, благодаря переводу романа «Часы без стрелок» станет теперь известно и у нас. Как Фолкнер, Стейнбек или Харпер Ли, Маккаллерс любит писать о жителях южных городишек США. Но это не только потому, что она хорошо знает жизнь южан. Первая ее цель — рассказать о людях, а где их узнаешь лучше, чем в таком городке, как маленький Милан? Тут люди все на виду и на счету, утром здороваются друг с другом па главной улице, а вечером уж непременно забредут в единственное городское кафе или в аптеку.

Эти самые люди создали когда-то понятия Правды, Любви и Красоты, оторвали их от себя, подняли на высокий пьедестал и… потеряли. Шекспир рассказал историю Ромео и Джульетты, и, прочитав ее, мир воскликнул: «Да, это любовь!» Маккаллерс поступает наоборот. «Где же она, эта любовь?» — спрашивает она и ведет нас в маленькие городки, чтобы найти любовь с ее несуразностями, парадоксами, но и чудесами. Любовь к капризному маленькому горбуну смягчила и согрела черствое сердце одинокой мисс Эмили. Маккаллерс пишет о такой любви «Балладу о печальном кафе». Человек становится для Маккаллерс человеком только тогда, когда он находит в себе любовь, духовность, правду.